|
— Не всё, Хозяин… — тихо проговорил воевода. Хозяин гулко вдохнул: — Да помню. Не поверишь ведь, пока не увидишь… Твое счастье — сегодня день сравнялся с ночью, Мои владения сходятся со Светом. Гляди! Хозяин глубоко вздохнул — и протяжно, жарко выдохнул в сторону берега. Там, куда ушел его выдох, серое небо и белая равнина словно подернулись рябью — или запотели. А Хозяин, зажав край косматого рукава пальцами, предплечьем провел по этой ряби, словно стирая иней с замерзшего стекла. И там, где прошелся мохнатый рукав, серое небо и белая земля исчезали. В прореху лился золотой ласковый свет — какой бывает летом к вечеру, перед закатом. Там стоял яблочный сад, и ветви кипели белизной — живой благоуханной белизной. Там тысячи цветов покрывали землю сплошным почти ковром. Там двое мальчишек играли в цветах с причудливым зверем — телом как длиннохвостая рысь, но с огромными птичьими крыльями и орлиной головой. И на их игры смотрела, улыбаясь, женщина, прядущая под деревом пряжу. Воевода, не смея вдохнуть, протянул руку. Рука наткнулась на прозрачную твердыню. Словно стена чистейшего горного хрусталя заслоняла Сад от заснеженного Берега. Но женщина что-то почувствовала. Завертела головой, как будто ища. Увидела. Встала, не заметив упавшей в цветы прялки. Подошла. Воевода хотел что-то сказать, но гортань свело. Получалось только улыбаться. Кривой, дрожащей улыбкой. «Ты… это ты, — сказали ее губы. — Где ты? Что с тобой?» Слова лишь угадывались по губам. Ни звука из Сада не доносилось на морозное побережье чёрной реки. — Всё хорошо… — проговорил он, надеясь, что и она сможет прочесть его слова, как он её. — Всё хорошо, лада моя… Он протянул руку, прижал ее к холодной прозрачной тверди. И увидел, как с той стороны прижалась ее ладонь. Ладонь руки, которая когда-то давно, в страшном сне, злом наваждении, привиделась ему одиноко мерзнущей на каменных, залитых кровью плитах собора. Скулы обожгло кипучей влагой. «Любый мой! Где ты?! Я найду тебя, слышишь!» — кричали ее губы там, в далеком Саду. И двое мальчишек, оставив дивного зверя, подбежали и встали за её спиной. — Всё хорошо! — закричал он уже в голос. — Всё хорошо, я люблю тебя! Серое небо и белая земля сходились, сжимая, затягивая пятачок света, пробившегося на берег вечной зимы. Так иней затягивает продышанный на заледеневшем стекле «глазок». «Люблю! Найду тебя!» — шевельнулись ее губы перед тем, как скрыться, растаять. Пальцы его руки провалились в пустоту. Он повернулся. Опустился на одно колено у лежавшего на снегу подола косматой шубы. — 113 —
|