— Какая честь для меня! Непобедимый помнит имя недостойного… — Тот, Кто Без Лица, почтительно поклонился. — Ты! Это ты притащил нас в эту страну колдунов! — Непобедимый забывает, он пришел в эту страну по воле своего базилевса[226]… я хотел сказать, Эзен-Хана, да живет он тысячу лет, — укоризненно покачал шапочкой Анапосопос. — Я пришел снова помочь Непобедимому. Мне никогда, слава Господу, не доводилось видеть таких бойцов… но предания про них я в этой стране слышал. Они заговорены от железа — но не от камня. — И что ты хочешь сказать, ночной нетопырь? Что наши цэреги[227] должны кидать в урусутов камушками? Или, взяв большую глыбу, вдесятером подходить к урусуту и вежливо просить его нагнуться, чтоб они могли уронить её ему на голову?! С плавностью, достойной чжурчженьского придворного, Анапосопос указал на стоящие на телегах, укрытые холстинами камнеметы. — Ведь россы, то есть урусуты, сейчас зажаты со всех сторон вашим войском и почти не двигаются… Отчего бы не обстрелять их из ваших замечательных баллист? — Камнеметы? В поле?! — удивился Непобедимый. — Отчего же нет? Великий хан и воитель моей страны, которого вы чтите под именем Гэсэра[228], рекомендовал снабжать такими каждый отряд — и не пренебрегать ими и в полевых сражениях! — А твой знакомец, Непобедимый, говорит дело… — медленно проговорил Джихангир и махнул рукою: — Немедленно! Приказываем открыть, развернуть на урусутов и приготовить к стрельбе камнеметы! Приказание Повелителя было исполнено так стремительно, как только позволяла людская природа. Огромные самострелы[229] с двойными дугами снимали с телег, устанавливали, разворачивая к тому месту, где увязал в колышущемся вареве орды полк урусутских колдунов и их живых и мёртвых прислужников. Несколько рук сразу вцепились в каждый ворот, проворачивая его, натягивая тетивы обоих луков до упора, а другие руки уже поднимали в потных ладонях каменное ядро, готовясь пристроить его на желоб-ложе. …Первых выстрелов он даже не заметил. Хотя бы оттого, что пришлись они не по нему, даже не по полку его — каменные ядра ушли в орду, прибавив истошных воплей и оставив за собою страшные борозды из покалеченных тел. Третье или четвертое упало в глубь полка, где и так уж на ногах оставались едва ль не одни бывшие гридни да ратники городских полков — лесные охотники и селяне полегли мало не все. — Камни! — рявкнул Догада. — Из пороков лупят, паскуды! — Честь нам! — оскалился воевода. — За детинец ходячий, значит, почитают! — 108 —
|