Вселенские соборы

III Вселенский собор 431 г.

Открытие III Вселенского Ефесского собора 431 г. Завершение Ефесского собора 431 г. миром 433 г. Согласительное исповедание 433 г. Новая полоса борьбы школ антиохийской и александрийской. Феодор Мопсуестийский. Монофизитство. Ефесский Вселенский собор 449 г. («Разбойничий» — «Latrocinium Ephesinum»).

П ред нами две школьно‑богословские концепции, пытающиеся изъяснить неизъяснимую тайну Лица Богочеловека. Неудивительно, что ограниченная человеческая мысль и слово, как предельная сила летательного аппарата, на какой‑то черте изнемогают, сникают и даже терпят катастрофу. В обе стороны за какой‑то гранью получаются уже провалы ересей, как бы «воздушные дыры», на языке авиации. Где же выход? Выход в признании относительности всякого богословия , в допустимости в известных пределах различных внешних философско‑словесных форм выражения православной мысли, всегда несовершенных и потому не вечных. Суть ведь все‑таки не в словах и формах, как они ни важны, a именно в православии самой мысли и чувства богословствующих и спорящих. Если они способны на беспристрастное взаимное понимание своих благих православных намерений, своего православного единомыслия и единочувствия, спор отпадает. Под разными словами спорящие протягивают друг другу руку общения. Уж если, как мы видели, даже грубая ересь — аполлинаризм — могла послужить y Александрийской школы сосудом православной мысли, то тем более формулы, не опороченные в такой степени. He раз уже единство православия спасалось при терпимости к разному богословскому языку. Так было во второй половине IV в. при расхождении великих умом и сердцем Афанасия и каппадокийцев. Афанасий продолжал говорить, что в Боге «одна ипостась», a каппадокийцы уже говорили: «три ипостаси». Условившись на соборе 362 г. о своем православном единомыслии, они взаимно дали друг другу свободу слововыражений. Для такого великодушного сговора, конечно, нужна большая широта горизонта и тишина духа, которой как раз не было y сторон в данном конфликте. В этом именно был трагизм момента. Как показал ближайший же опыт, спорящие могли согласиться между собой даже под внешним давлением. Тем более, стало быть, они могли бы разобраться в разногласиях спокойно, по существу — без церковных разделений. Но этого‑то спокойствия и не было. Конфликт, олицетворявшийся в казусе Несторий — Кирилл, попал в фокус перекрестных ветров высокого напряжения, и церковный корабль закружило в вихре.