— Он не обязан нести ответственность за фантазии своих полуграмотных учеников, — ответила она ему сдержанно и даже мягко. — А вот ты здесь стал настоящим фанатиком, маньяком, истерикующим неофитом. Я теперь отлично понимаю, почему здесь от тебя все отмахиваются! — Кто, ну кто от меня отмахивается? — Я теперь понимаю, по какой причине тебя неделями не желает видеть твой старец, почему этот иконописец не приглашает тебя на чаепитья, а этот — высокий, — она хотела сказать Калиостро, — Дионисий третирует тебя как сопляка и мальчишку. Ты здесь стал большим роялистом, чем сам король, большим католиком, чем сам Папа Римский! — Кто, кто тебе сказал это? — оторопел Саша. — Да отец Иероним любит меня бесконечно, потому что он всех любит и не может не любить! Отец Таврион учит меня писать иконы, я его ученик, понимаешь ты это? А с отцом Дионисием мы часами, слышишь, часами гуляем и разговариваем! — Да, — ядовито усмехнулась она, — ты бы поусерднее таскал трубы , поискуснее красил заборы и похудожественнее тер краски! — Кто наговорил тебе этой ерунды? — Саша в отчаянье глянул на монаха Леонида. Тот заморгал и втянул голову в плечи. — Леонид, это ваша работа? Для того вы меня зазывали к себе писать письма и все расспрашивали про отца Тавриона да про отца Дионисия, чтобы послужить после внештатным осведомителем? Я всегда чувствовал, что вы только юродствуете, прикидываетесь этаким дурачком — «идиотизм»! «шифрания»! — а сами превосходно во всем разбираетесь! «Бога надо проповедовать не какими-то там рассказами, а собственной жизнью и смертью!» — передразнил он Лёнюшку. — Так-то вы проповедуете? Только зачем вам это понадобилось? Это коварно! Коварно! — Не строй из себя, Александр, этакую оскорбленную добродетель, — перебила Ирина. — Это тебе не идет. Это дурная игра: раньше я был плохой мальчик, жил среди негодяев, пил, курил, воровал из дома вещи и книги, а теперь вот исправился и стал чист, как ангел небесный. Чтоб валяться пьяным на голой земле, необязательно уезжать за тридевять земель! Саша с ненавистью посмотрел на убогого монаха и вышел, шваркнув дверью так, что уничтожил на потолке последние признаки штукатурки. — Монашествующий ковбой! — с усмешкой кинула ему Ирина. — Ну, — она посмотрела на монахов и улыбнулась, — продолжим наши богословствования? Я вот была в Америке на премьере фильма «Джизус Крайст супер стар» — «Иисус Христос суперзвезда» — перевела она деликатно, — и он меня совершенно, совершенно потряс: какая музыка, хореография, пластика, эксцентрика! Сколько экспрессии! Просто феерия! Магия! Там такая пронзительная импульсивная музыкальная тема — я бы напела, но боюсь ошибиться. И потом — это моление о чаше! Просто грандиозно! Оно перемежается фрагментами с распятием, снятым в различных ракурсах… — 49 —
|