Инвалид детства

Сегодня Лёнюшка был явно не в духе, успев с утра подвергнуться бесовскому нападению в лице Татьяны, которая, глотнув предложенной Пелагеей крещенской воды, вдруг пошла, раскинув руки, вразвалку по комнате, как бы потягиваясь и разминаясь, пока не принялась отбивать короткую чечетку, сопровождая ее обрывочными цыганскими мотивами.

— Ты чегой-то, Татьяна, а? — заволновался Лёнюшка. — Порченая, что ль?

— А вот мы сейчас и проверим — мужик ты или баба! — захохотала она, хватая его за подрясник.

Ровно в час пополудни Ирина, скромно подретушированная — «так, чтобы только украсить их праздник» — и немного взбодрившая себя парой глотков коньяка из плоской фляги, которую она на всякий случай всегда носила с собой — «так только, чтобы снять напряжение, для куражу», — в черном простом, но дорогом и изысканном платье, препоясанном искусно сплетенным вервием; с прядью, как бы невзначай спустившейся вдоль щеки к узкому египетскому подбородку, восседала со старцем Иеронимом одесную и Калиостро — ошуйцу в крошечной опрятной гостиной, увешанной иконами и фотографиями разноликих и разномастных монахов.

Ирининым визави оказался русобородый Таврион — или «отец Иконописец», как обращался к нему Калиостро, — около него расположился всклокоченный Анатолий, а уж рядом с последним — пристроился насупленный Лёнюшка.

— Отец Иероним, — в комнату вошла монструозная особа — церковная старостиха.

Давеча она загородила перед Ириной дверь в церковный домик, оглядывая ее подозрительно:

— А ты куда навострилась? Там только духовенство!

Ирина отвечала с достоинством:

— Но я приглашена и не готова к подобным инцидентам!..

— С каких это пор, — не глядя на Ирину, проговорила она, обращаясь к старцу и выпячивая вперед челюсть с неправильным прикусом, — в монашеских кельях парфюмерией так в нос шибает!

Ирина, пользуясь преимущественным правом своего воспитания, предпочла не заметить этого, как она внутренне выразилась, «нюанса».

— Вас там на крестины требуют, — сообщила старостиха.

— Матушка, попросите, чтоб немного подождали. Извинитесь, скажите — сразу после трапезы и окрестим. Да, отец Анатолий?

Анатолий закивал с готовностью.

Калиостро оказался чрезвычайно любезным сотрапезником и кавалером. Он то и дело накладывал в Иринину тарелку и крошечные солененькие грибки, и хрустящую капустку, и холодную рыбу, вежливо осведомляясь, не предложить ли ей чего-нибудь еще.

— Да, пожалуйста, мне бы хотелось отведать вон того салата с чертовщи… — она запнулась, сообразив, что здесь это будет не совсем уместно, — со всякой всячиной. Изумительно! Прелестно! — пробовала она угощения. — В такой салат я бы еще добавила мелко нарезанное яблоко, оно придает салату еще один оттенок. Этому меня научили в Венгрии.