Инвалид детства

— Здрасьте вам! Курит! — услышала она за спиной голос убогого монаха. — Ты чего это, а? Ты ж бесов в себя, так и впускаешь вместе с этаким дымом. Раньше за курение на несколько лет от святого причастия отлучали.

— Не говорите ерунды! — она весело отмахнулась от него, выпуская дым через тонкие ноздри. — Нельзя же все понимать так буквально — это же образ, аллегория, метафора…

— Это бесы-то образ? — Лёнюшка посмотрел на нее в изумлении. — А вот как станет завтра отец Иероним бесноватых отчитывать, так и посмотришь, какой это образ.

— Как это — отчитывать?

— А бесов изгонять, — пояснил монах. — Вот приходи в четыре часа в церковь — сама увидишь. Как батюшка бесноватых этих накроет епитрахилью или Евангелие прочитает — ох, они тут и крутиться, и выть начинают, и лают, что псы, и хрюкают, и черным словом ругаются, и злыми голосами кричат.

— О, так это будет сеанс экзорцизма? Как интересно! Я смотрела один фильм, он так и называется «Экзорцист», — просто упоительный! Я принимаю ваше приглашение! Знаете, я считаю, что в жизни все надо испытать — и роковую любовь, и наслаждения, и страдания, и ужасы, — и я никогда не отступаю, если мне предоставляется возможность увидеть какое-нибудь новое захватывающее зрелище. Я и на корриде была, и крокодил на моих глазах съедал человека… Это была жестокая сцена, но это жизнь, и нельзя от нее малодушно отмахиваться.

Лёнюшка смотрел на нее как завороженный.

— А бесноватые — что? — она посмотрела на него с улыбкой. — Просто несчастные больные люди. Их надо лечить в психбольницах.

— И-и! — почти завопил монах, приходя в себя. — В том-то и дело, что они бывают, как мы с тобой, — на вид совсем здоровые. Ходят на производство, в общественной жизни участвуют, голосуют — никакой психиатр не придерется. А как к святыне приближаются — так бес и начинает из них орать, потому что он, бес-то, этой святыни и не выносит, — трепещет, как припадочный. Господь для него — Огнь поедающий. А пока они земными заботами тешатся, колбасу отвоевывают, бес-то сидит тихонько да радуется, и глазки у него — масленые. Тут к батюшке Иерониму недавно, — сказал он почему-то шепотом и очень доверительно, — целая группа психиатров приезжала — выспрашивать. Всё хотели у него выяснить, чем бесноватый от душевнобольного отличается. Он им и разъяснил — можно быть душевнобольным, потому что это повреждение душевное, а не быть бесноватым, потому как бесноватые — духовная болезнь. Вот я, к примеру, душевнобольной — у меня и шифрания, и идиотизм, как мне врачи говорили, а я, по милости Божией, не бесноватый.