|
- Точно? – неожиданно перебил его Романовский. – Я вас давно раскусил. - Меня? - Вас. Опасный вы человек. Вадим, будь с ним поосторожней, прошу тебя. Вадим Петрович, до этого скромно стоявший чуть поодаль, удивленно поднял брови: - Почему? - У него после той аварии открылись паранормальные способности. Я читал об этом. Одним молния в и голову ударяет, а его головой об автобусное стекло трахнуло. - Фи, Сергей Кириллович, вступила в разговор Толстикова, - вы раньше так не выражались. - Посмотрел бы я, как вы выражались, окажись на моем месте. - Я не понимаю, Сергей Кириллович, какие ко мне могут быть претензии? Я всего лишь вестник. Вам мне в ноги кланяться надо. - За что? - За то, что отделались малой кровью. Точнее, кое-чем другим. - Ничего себе, малой! Вы представляете, что я в тот момент пережил? - Сережа, - Глазунов подсел на кровать и наклонился над больным, - теперь ты знаешь, как чувствуют себя пациенты Храбростина, страдающие пиелонефритом. Ведь не зря же говорят – страдающие. - А они шесть бутылок пива за раз выпивали? – вскинулся Романовский, – потом два часа по городу шлялись? Короче, Сидорин, вы – колдун. Я сейчас вам расскажу все, что знаю, но с одним условием. - Слушаю вас, - Асинкрит примостился поближе к Романовскому. Толстикова, не ожидая от мужчин джентльменства, сама взяла стул и, в свою очередь, пристроилась рядом. - Обложили, - неожиданно зло прошипел Сергей Кириллович. – Значит, так, мое условие: мне нужны гарантии... - Гарантии чего? – не понял Сидорин. - Что такого со мной больше не произойдет, что я буду жить долго и счастливо. - Вы это серьезно? – удивилась Лиза. - Абсолютно. И не смотрите на меня так – я не сумасшедший. - Но разве Сидорин... мне даже сказать язык не поворачивается... - Пусть повернется, - настаивал Романовский. - ...представитель небес? - Не знаю, чей он представитель, но если так удачно накаркал, пусть скажет мне что-нибудь хорошее. - Сергей, у тебя, случаем, крыша не поехала? – разозлился Глазунов. – Что ты несешь? - А если будешь так со мной разговаривать – ничего я вам не скажу. Все, визит окончен. – И Романовский показал на дверь. Сидорин повернулся к Толстиковой. - Елизавета Михайловна, может вы попробуете поговорить с больным? Как любите – жалостливо. По-человечески, одним словом. - Хорошо, попробую, Асинкрит Васильевич, - ответила Толстикова, и, уже обращаясь к Романовскому: - Дорогой, хороший Сергей Кириллович, как вы не понимаете... - Куда уж мне, - буркнул больной. - ...как вы не понимаете, что ваше дело – дрянь? — 143 —
|