Единственный крест

- Мы очень благодарны вам, - вступила в разговор Толстикова, - а я рада, что не ошиблась в вас, - и Лиза, наклонившись, поцеловала Романовского в щеку.

Тот засмущался.

- Спасибо. Вы поможете мне?

- Обязательно, Сергей Кириллович. Правда, Асинкрит?

- Елизавета Михайловна, - отозвался Сидорин, - ваше доверие меня окрыляет... Значит, сделаем так. Завтра утром за вами, Сергей Кириллович, придет машина. За рулем будет мой друг, очень хороший человек, который доведет до конца ваше лечение. Когда оно подойдет к концу, Елизавета Михайловна сделает так, чтобы одна особа уже ждала вас.

- Вы имеете в виду Светлану Викторовну? – спросил романовский.

- Да, - и мне кажется, тетушка Лизы вам будет очень рада. Мой совет: не прописывайтесь у нее пока - и живите спокойно и счастливо.

- А Исаев и этот... Георгий?

- Они не всемогущи, поверьте. Да и бояться вам надо прежде всего самого себя. Только мы – главные врачи самим себе... Как сказал – даже не ожидал. Что еще?

- А моя работа?

- А чем вас работа в Москве не устраивает?

- Вы думаете, это возможно?

- Думаю, да. Но можете и просто отдохнуть. Средств хватит.

- У кого? У Светланы Викторовны или у меня?

- У обоих, - ответил Сидорин под общий смех.

- Елизавета Михайловна, - судя по всему Романовского перспектива жизни в Москве вдохновила, - а ваша тетушка... она не будет... против?

- Думаю, не будет, Сергей Кириллович. Только у меня просьба одна к вам будет.

- Слушаю, Елизавета Михайловна.

- Если однажды надумаете уйти от Светланы Викторовны...

- Я не такой, вот увидите.

- Надеюсь, но все-таки, постарайтесь уйти налегке, без сувениров на память. Договорились?

Глава двадцать шестая.

Кто такие шиши?

- Ты сейчас уходишь? – спросила Асинкрита маленькая Лиза.

- Да, мне пора, Лисавета.

- А мы сегодня даже не поговорили, - девочка грустно посмотрела на часы.

- Какие наши годы!

В комнату вошла Толстикова.

- Асинкрит, Лизе пора ложиться спать. Лиза, отправляйся чистить зубы. И не смотри на меня так. Тебе завтра рано вставать, а мне с дядей Асинкритом еще поговорить надо.

- А пусть он останется, тогда и вы поговорите, и меня оба в детдом отведете.

- Не умничай! Ты же знаешь, что дядя Асинкрит не может у меня остаться.

- Но почему? И он хочет остаться, и ты этого хочешь – и нельзя...

Сидорин расхохотался.

- Лисавета, ты сегодня в ударе. Больше так не рискуй.

- Почему?

- За правду люди всегда страдали. Судя по глазам тети Елизаветы можешь пострадать и ты.

- Он еще смеется! Лиза, ты думаешь, что говоришь? – Толстикова за неискренним гневом пыталась скрыть смущение.