|
- Хороши шуточки! – возмущалась Светлана Викторовна. – А ты представляешь мое состояние, когда на мой вопрос: «Какие ваши планы на завтра?» Романовский мне отвечает: «Как всегда, с утра – на угол Советской и Урицкого». Откуда же я знала, что по этому адресу находится городская больница? ...Сидорин вошел на кухню. Неужели когда-то на ней сидел Миша, часами разговаривая по телефону с деловыми партнерами. Лиза смеялась: «У нас все наоборот. Обычно женщины от телефона не отходят». – «Ничего, солнышко, - улыбался он в ответ, - я же не треплюсь, а нам деньги зарабатываю»... И когда она говорила ему, что нужно остановиться, успокоиться, Миша не понимал жену. Не понимал искренне... После него кухня словно онемела. Никто не шумел, перекрикивая свист кипящего чайника, никто не кричал в трубку: «Все, Николай, по рукам!» Что сказал Сидорин, впервые войдя на эту кухню? «Я готов к отчету». *** - Я готов к отчету. Но вначале я хотел бы вас поблагодарить, Лиза. - Меня? – удивилась Толстикова, очнувшись от воспоминаний. - Асинкрит, ты, случаем, не в английскую палату лордов наведался? – как бы между прочим, ехидно спросила Глазунова. - А как ты догадалась? - Уж больно велеречив. - Галка, не перебивай человека. - Понятно... Молчу. - Нет, правда, - Асинкрит говорил, доставая какие то свертки из рюкзака, - ведь как бывает: ходишь по одной дороге изо дня в день, живешь годами на одном месте, так привыкаешь, что уже ничего вокруг себя не замечаешь. Мне один человек рассказывал, приехал он с группой паломников в Дивеево, к преподобному Серафиму. Пошли, как принято, с молитвой по канавке, а вокруг – белье вешают, в домино играют, пиво пьют. Человек, который мне это рассказывал, был поражен. Им, приехавшим сюда даже из Сибири – за великое счастье пройтись по канавке, а люди, которые здесь живут... Ну да ладно. Так вот и я. Свернул с дорожки, предположим, ландыши нарвать, оглянулся по сторонам – и ахнул: «Красота!» И вовек бы мне ее не увидеть, кабы не ландыши... - Нет, Сидорин, ты в другом месте был... - Галя, я был в вашем озерном краю. Опять считал волков. Тебе могу сказать: за четырнадцать лет их численность сократилась с тридцати до четырнадцати. - Как интересно! - Вот именно. А потом, пометавшись по местным лесам, стал я выспрашивать про Богданова-Бельского. А мне все больше про Левитана. - Да, он там «Над вечным покоем» рисовал, - сказала Лиза. - Правильно. А как у нас бывает? Левитан, потом, разумеется, Венецианов – это же его вотчина – в хорошем смысле слова, Коровин и другие. Мы же щедрая страна. Раз в великих не числился, значит, попадешь «в прочие». Я уж было отчаялся, но тут меня с местным краеведом знакомят – Дмитрием. Бизнесмен – любитель местной истории – так мне его представили. Опять-таки, любим мы все эти словечки заграничные. Есть собственное дело у человека, бывший офицер. Не олигарх, разумеется, но живи он только для себя – спокойно и безбедно мог бы жить. А Дмитрий клуб организовал, ребятню военной подготовке учит, книги местных поэтов выпускает и, для меня самое главное – альманах краеведческий издает! Поговорили мы с ним, чувствую – струнку зацепил. Зачем, спрашиваю, тебе все это нужно? Помощников, небось, не легион? «Какое там», - отвечает. И как просто и хорошо добавил: «Если наши дети вырастут Иванами, не помнящими родства своего, все – конец России. Вот потому и тяну эту лямку». А сам рассказывает – про Левитана и Сороку... — 102 —
|