|
- Поэтому вы столько месяцев ничего не пишите… - А потому что дурак. Неблагодарный дурак. Мне бы за каждый лишний день благодарить Бога, а я… - Ну-ну, продолжайте, - матушка, не переставая улыбаться, смотрела прямо в глаза писателю, - мне нравится ход ваших мыслей. - Так сказал же: неблагодарный дурак. - Вот держите в себе это состояние, Арсений Васильевич. Будет уходить – вспомните эту минуту. - Тогда и я вас прошу, матушка: не отпускайте. - Кого? - Улыбку. - Что вы с ней ко мне привязались? Смотрите, а то рассержусь. - Не рассердитесь, вы добрая. Просто я прошу вас быть такой, какая вы есть. Не надо соответствовать образу. - Ну вы меня еще поучите. - Почему бы и нет? Я же – дурак, только что сам признался в этом. А к нашему брату Господь особенно милостив. - Опять смеетесь? - Ничуть! Да и разве не у апостола Павла написано: «Радуйтесь!» - Вот вы куда повернули… Ловки! У нас еще будет время об этом поговорить. Сейчас мне надо идти. - А я с вашего позволения… - Любите вы говорить, Арсений Васильевич. Какое позволение? Ну, конечно же, можно. Все можно. *** Писатель остался один. А ведь матушка права, подумал он. «Любите вы говорить». Действительно, люблю. И чтобы слушали, затаив дыхание, тоже люблю. И вновь она права: «От избытка сердца уста молчат». Выходит – пустота в сердце? Арсений Васильевич со вздохом опустился на скамью возле старого мраморного надгробия. Стало совсем темно, так что букв на нем он разобрать не мог. Да и важно ли это было сейчас? Ему вдруг показалось, что в его жизни уже были – и этот вечер, и это кладбище. И то, чем сейчас наполнялась его душа – тоже было. Разве это возможно? Но ведь было, было… Заречье? Но тогда, тридцать лет назад, в Туле был ясный день. Летали шмели и цвела сирень. Надо же, вспомнилось тульское кладбище… Еще хотел рассказ об этом написать. Так и не написал… Неожиданно писатель поднялся. Впервые за столько времени ему просто физически захотелось сесть за стол, взять чистый лист и ручку. Через полчаса он уже сидел в своей келье и писал. А когда утром робкий осенний луч прорезал пространство комнаты, осветив столик, с лежавшими на нем пятью исписанными листами, писатель только лег спать. Думаю, он на нас не обидится, если мы прочтем написанное.
Старая фотография. В свои юные годы мне хотелось знать обо всем на свете. И, разумеется, - любимым занятием было чтение. Читал я горы книг, читал до одури, но эту "жажду" утолить не удавалось. Друзья называли меня "ходячей энциклопедией", это льстило и только давало новый толчок к узнаванию всего и обо всех. — 33 —
|