|
Раздался стук в дверь. - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную. Это была матушка. Как же надо ответить? Ведь помнил же… Забыл. - Войдите, - ответил писатель. - Проснулись? – настоятельница сначала перекрестилась на икону, затем взяла стул и поднесла его к топчану, на котором лежал писатель. Тот попытался приподняться. - Лежите, лежите. Худо, небось? - Да нет, я привычный. Сейчас вот оденусь – и на службу. - Не пойдете. - Почему? Не пустите? Плохо себя вчера вел? - Причем здесь я, Арсений Васильевич? Служба закончилась час назад, отец Леонид очень хотел познакомиться с вами, но не дождался – уехал. - Как закончилась? А сколько сейчас времени, матушка? - Скоро будет обеденная трапеза. Вот пришла вас звать. - О, Господи! Вы, наверное, ругаете меня, матушка? - А за что? - За то, что проспал воскресную службу. - Так вы сами себя и наказали. Вчера говорили, как мечтаете встать на заре, искупаться в речке, сходить на службу, исповедоваться… А вон оно что в результате получилось, - и настоятельница выразительно посмотрела на пустой стакан из-под рассола. Писатель почувствовал, что краска стыда заливает его лицо. - Простите, - чуть слышно прошептал он. - Бог простит, Арсений Васильевич. Я на вас не в обиде. - А вчера… вчера я… плохо себя… вел? – удивительно, но сейчас многоглаголевый и велиречивый писатель с трудом подбирал слова. Впервые за все время разговора настоятельница улыбнулась: - Вы, как ребенок: плохо, хорошо… Пришли очень поздно, всех нас подняли на ноги. С Надеждой Михайловной и Олей прощаться не хотели. Уговаривали меня взять в свою келью директора библиотеки, а ее заместителя вы решили взять к себе, обещая, что будете с ней спать «валетиком». - О, Господи! - Нет, самое интересное, что эти две кумушки были на все согласные. Неужто ничего так и не помните? - Смутно. Помню за что-то обиделся на Надежду Михайловну… - Она спросила, не еврей ли вы. По ее мнению, в России все писатели, музыканты и банкиры – евреи. Потом вы нам читали Рубцова, потом… потом была лестница. Слава Богу, все обошлось. Как рука, не болит? - Немного. Они замолчали. Матушка Евфалия будто собиралась с духом, чтобы произнести свой окончательный приговор, а писатель… Он уже готов был произнести те слова, которые каждое утро говорил себе: «Обещаю, что с сегодняшнего дня»…, но что-то заставило его промолчать. - Вот и хорошо, - вдруг сказала, вставая, настоятельница. – От избытка сердца уста молчат. После обеда я принесу вам кое-какие документы, может, найдете для себя что-то интересное… — 28 —
|