Тайна, которая в Вас самих

У меня один вопрос, почему они меня не пристрелили. Патрона на меня пожалели, решили, что еще успеют? Состояние полуобморочное, но пока жив. Лупят, хорошо лупят. Бьют, чтобы бить, со смехом, медленно, садистически. Я пытаюсь рас­слабиться, тогда не так больно. Бьют, бьют... он сапогом, а они прикладом. Как толкут чем-то. Сапоги гуляют по мне, кругленькие носки входят в тело. Я уже не чувствую удары, только сворачиваешься, корчишься. То, что называется пинать ногами, но удары очень точные, бить-то они знают куда. Не хочется верить, что это происходит со мной.

Прикладом-то не нужно, а ногами можно. Бьют ногами, тяжелым сапогом сзади, снизу, со спины, с подъемом, так чтобы не было детей. Лежу, поджав ноги к подбородку. Удары кру­г­лые, жесткие-жесткие. Скорей бы оставили в покое. Боль во всем теле. Планомерно им бить надоело, стали бить наотмашь прикладом внизу, в области поясницы, чтобы размозжить всего. Двое солдат бьют уже куда попадет, дубасят просто наотмашь сапогом по голове. Тошнота, вырвало даже - сотрясение мозга. Тело уже аморфное. Позвоночник не перебит. Я практически ничего не осознаю, я снова без сознания. Я вне те­ла, вижу со стороны: валяется нечто в телогрейке. Хорошо, телогрейка удары несколько гасит. Спереди она расстегнута, удар чувствуешь локально, сильнее, а по спине удар меньше.

Это еще первая порция побоев. День, делать им нечего. Потом они еще топчут, топчут... Поработали хорошо. Когда воз­вращаюсь туда, задыхаюсь от кашля. Кашель с надрывом, очень болят легкие. Прикладывались в течение всего дня, к вечеру уже лупили с остервенением.

Это недопустимо. Я не могу себе простить, ну как я мог допустить, что меня бьют, как собаку. Зачем я сюда пришел? Я позволяю, чтобы меня били. Меня забивают, как собаку, и ни­к­то не придет на помощь, некому. Я один, я должен быть один, я бы вышел один. Один бы я вышел. Пропадаю ни за грош. Я даже не знаю, как его зовут. Бессмысленная смерть детей и этой женщины. Я даже не знаю, как ее зовут. Она накормила нас, она поделилась и поплатилась за это жизнью. И дети... Это были не ее дети, она и их спасала, как меня спасли в детстве. Они погибли из-за нас, они погибли из-за меня. Се­рега погиб из-за меня. И все бессмысленно. Меня за­би­вают, как собаку, а я даже не могу укусить, я бессильный. Если бы у меня был автомат, было хоть что-нибудь. Я виноват, их расстреляли из-за меня!

Я должен был умереть один. Я все равно умираю, но умираю, как собака. Лучше бы я сгинул в болоте. Я просил хлеба во имя жизни, а сам принес смерть. Они спасли меня, они хо­те­ли мне помочь. Бессмысленно, все бессмысленно. Я даже не могу им сопротивляться. Они не считают меня человеком, я для них как собака. Они не считают нас людьми. Кого считать, тебя что ли? Два месяца бежишь по лесам, как затравленная собака. Все, хватит, отбегался. Я все равно отсюда не выберусь.