Мгновения вечности

И мне придется сказать еще несколько вещей, о которых никто больше не знает, особенно глупые историки. Я не консультировался с историческими архивами. Мне пришлось обратиться к тому, что Уэльс назвал машиной времени, я вернулся обратно во времени. Это напряженный труд, а вы знаете, что я ленивый человек. Я все еще обижаюсь и дуюсь...

Деварадж, ты мог не думать об этом, но я себя чувствовал немного печальным из-за того, что был немного жесток. Я не должен был говорить этого. Ты уникален, как и всякий другой. Что касается врача будды, никого нельзя сравнить с тобой, ни в прошлом, ни в будущем, потому что никогда не будет человека такого простого, такого безумного, чтобы он называл себя Зорба Буддой.

Это напоминает мне историю, которую я вам уже раньше рассказывал. Великое бремя сняли с моего сердца. Вы можете увидеть: даже мое дыхание изменилось. Я действительно чувствую облегчение. Это была простая фраза, но я такой чувстви­тельный, наверное, боле чувствительный, чем будда должен быть. Но что я могу сделать? Я не могу быть буддой. Соответствуя чьим-то представлениям о будде. Я могу быть только самим собой. Я чувствую высвобождение от великого бремени, вы можете этого вообще не чувствовать, в глубине вы это осознавали, и вы хихи­кали только для того, чтобы спрятать это. Но вы не можете ничего от меня спря­тать.

Но странно то, что осознанность становится даже еще более ярко выраженной, и незамутненной в присутствии того, что помогает телу исчезнуть. Я сижу в этом кресле и держусь за подлокотники для того, чтобы понять, что тело еще есть. Не то, чтобы мне хотелось, чтобы оно было, но чтобы все вы не пропали без меня. Здесь недостаточно места, но если вы войдете внутрь, вы не пропадете.

Мне никогда не нравились эти ботинки, но все настаивали, чтобы я носил их. Я сказал: «Что бы ни произошло, я не могу носить эти ботинки».

Я носил чапали, так их называют в Индии. Это не настоящие ботинки, даже не сандалии, площадь их соприкосновения со стопами минимальна. Я же выбрал высшие чапали, их больше нельзя уменьшить. Мой башмачник, Арпита, знает, что их больше нельзя усовершенствовать. Еще немного меньше, и нога окажется на голой земле. Совсем немного, полоска. Больше их срезать нельзя.

Странно, когда Арпита приходит ко мне в комнату, я чувствую аромат Беме, я внезапно вспоминаю Беме. Возможно, это только связь, потому что он тоже был башмачником, этот прекрасный немецкий писатель. Он был совсем нищим. Соз­дается такое ощущение, что нужно быть бедным для того, чтобы быть мудрецом, до сих пор именно так и было. Но это не относится ко мне. После знакомства со мной вы должны быть богатыми, чтобы стать просветленными. Позвольте мне по­вторить вам это: вы должны быть богатыми для того, чтобы быть просветленными.