|
Привязанный ко всему мирскому, утилитарианец кричит: "Смотрите, как я счастлив. У меня есть немного денег, и я не беспокоюсь о вещах для меня недостижимых. Вот настоящий способ быть счастливым". До сих пор это хорошо. Хорошо для всех, называющих себя утилитарианцами, потому что этот мир действительно ужасен, и если какой-нибудь человек может достигнуть в нем счастья, каким бы то ни было способом, не обижая своих ближних, да поможет ему Бог. Но когда тот же человек приходит ко мне и говорит: "делай так, как я делаю, или признайся, что ты глупец", – я отвечу: "Нет, ты ошибаешься. Те самые вещи, которые доставляют тебе удовольствие, убили бы меня, если б я был принужден их делать. Если бы я должен был посвятить мою жизнь добыванию нескольких горстей золота, моя жизнь не казалась бы мне стоящей того, чтоб иметь ее. Я должен бы был умереть". Это единственный ответ, какой может дать религиозный человек. И такой ответ уже заключает в себе утверждение, что религия возможна только для тех, кто покончил с низменными вещами. Мы должны иметь опыт; должны как бы пройти весь наш переход. И только, когда все это окончено, может для нас открыться другой и высший мир. Здесь мне приходит на память чрезвычайно важный вопрос. Есть вещь, которая звучит очень неприятно и которая тем не менее факт. Эти чувственные наслаждения иногда принимают такие размеры и форму, которые делают их гораздо опаснее и соблазнительнее. Существует идея, – постоянно имеющая приверженцев и встречающаяся во всех религиях, что наступит время, когда останутся только радости и наслаждения в жизни, и эта земля сделается небом. Я этому не верю. Эта наша старая земля всегда останется такой же, как и теперь. Ужасная вещь говорить это; и все-таки я не вижу выхода из настоящего положения. Страдания человечества похожи на ревматизм. Выгоните его из головы, он перейдет в ноги; выгоните оттуда и он окажется в каком-нибудь другом месте. То же и с несчастьем. В древнее время люди жили в лесах и пожирали друг друга. В нынешнее время, вместо того, чтобы есть, они обманывают друг друга. Целые города, целые страны разрушаются вследствие обмана. В этом оказывается не много прогресса. В самом деле, я не в состоянии понять, что вы называете прогрессом, если это не увеличение желаний; и если для меня что ясно, так это то, что все страдания рождаются от желаний. Желания приносят все бедствия. Они превращают нас в нищих, которые всегда просят чего-нибудь и не могут видеть ничего в лавке, без мысли о том, чтобы иметь ее; в нищих, которыми всецело управляет мысль об обладании решительно всем. Вся жизнь становится жизнью нищего, сжигаемого неутолимой жаждой желаний. И если способность удовлетворения их возрастает в арифметической прогрессии, то способность желать возрастает в геометрической. Таким образом, в лучшем случае, сумма счастья и несчастья остается постоянной. Если волна вздымается в одной части океана, она делает углубление где-нибудь в другой. Подобно этому, если счастье приходит к одному человеку, несчастье приходит к какому-нибудь другому человеку, или, по крайней мере, к какому-нибудь животному. Посмотрите только, как увеличивается число людей и уменьшается число животных. Мы убиваем их и отнимаем у них землю. Мы лишаем их всех средств к существованию. Как можем мы говорить, что счастье увеличивается? Более сильная раса может пожрать слабую, но будет ли она от этого постоянно счастливее? Нет, они после поменяются положением и растерзают друг друга. Увы, я не вижу, как мир может быть счастливым. Все факты говорят против возможности этого. Теоретически рассуждая, эта идея также невозможна. Совершенство всегда бесконечно. Это бесконечное совершенство уже в нас есть; наше усилие должно состоять только в проявлении его. Вы, я и каждый из нас стремимся проявить это Совершенство. До сих пор рассуждения ясны. — 88 —
|