|
Она кивнула. - Я ещё большая ханжа, это совершенно точно… - Да, наверное… но ты-то это понимаешь, значит можешь измениться, а я-то этого не понимаю, значит попросту закрываю для себя возможность меняться, понимаешь? - Да… Андрей помолчал, переваривая свои мысли. Было приятное чувство, что торопиться некуда, что вот так – держа её лапу в своей руке, можно валяться тут на траве и десять минут, и двадцать, и полчаса, и ей будет нескучно, ей будет чем заняться, пока он ищет ответ. Но двадцать минут не понадобились – ответ вдруг всплыл перед ним сам, и не было никаких сомнений. - Знаешь, я сейчас точно знаю, какая история на меня повлияла сильно, ты правда хочешь, чтобы я рассказал? Это будет, возможно, несколько необычная история… - Конечно, правда хочу:) - Кстати, сейчас ты совсем не выглядишь забитой. Я не совсем понимал – что не так, а сейчас дошло – ты совсем не забитая! Не понимаю, почему я решил, что ты чсу-шная… - Думаю, ты не слишком ошибся, Энди. – Она пожала плечами. – Лицо… меняется ведь медленней, чем психика. Я быстро изменилась, почти сразу после этой истории с изнасилованием всё быстро стало меняться. До этого были месяцы, даже годы какой-то мути… муть, всегда муть… думаешь, не думаешь – всё равно муть, а потом словно прорвалось что-то, в одном месте прорвало и вся плотина поехала, смыло её. - Что значит «прорвало», в чем прорвало? - Ну… захотелось мне сделать приятно своему бывшему. Это когда я вернулась из Пакистана. А может, просто снова захотелось семейственности, или хотелось таким образом самооправдаться за «измену». Секс для меня всегда был… ну… это трудно описать. С одной стороны, [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…]. Входит как-то она в комнату, а я лежу с раздвинутыми ногами перед телевизором и ласкаю свою письку, причем профессионально так ласкаю – смачиваю пальчик слюной, и снова ласкаю. Ну, у них там паника… Мать описывала эту сцену с таким отвращением… а мне было отвратительно ее отвращение, и я только потом поняла – чем именно. У неё вызывало отвращение то, что мне было приятно, понимаешь? Мне было очень приятно, и ей от этого было очень противно. Вот такая мамочка… У неё лицо кривилось, как будто её сейчас вырвет, когда она мне рассказывала, как я возмутительно себя вела. Самое оскорбительное для них было то, что мне было так приятно, что по её словам меня аж «всю трясло» - видимо, у меня были оргазмы [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…] Ну а потом их терпение кончилось, и они мне по рукам и надавали во всю меру своей родительской любви… так что теперь те свои оргазмы я вообще не помню, а вот как по рукам били – помню очень хорошо, и как орали, и как стыдили, и как у меня всё внутри сжималось, сжималось после каждого такого ора, и, наконец, сжалось и больше не распрямилось - они добились своего – секс у меня как отрезанный стал, так что когда уже стала трахаться с парнями, вообще ничего сначала не чувствовала, ну то есть совсем, только испытывала довольство, что я такая классная, что он со мной смог кончить. И вот в итоге получилось так, что для меня – той фригидной женщины, что получилась из [… этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200…], сосать член было чем-то героическим:). И вот решила я осчастливить своего мужа – чем-то он снова был недоволен, ну я и решила – ладно, пососу. Ну и стала сосать. Очень хотелось быть хорошей. Спрашиваю – нравится? А он – «ну не особо нравится»… И смотрит как-то презрительно, грубо, как чужой. Меня сначала стыдом ударило, потом чувство безысходности, что ничего не умею делать нормально, даже пососать не могу так, чтобы нравилось. И тут – снова это, я снова расщепилась – я была тут, и меня тут не было, и та, которой тут не было, стало предельно ясно – а ведь он и вправду чужой. И ещё стало ясно - ведь разве тут дело в технике? Ну и что, что не умею? И страшно стало от этой ясности, снова вернулась к состоянию жены, и тут же – какая-то муть, муть… вспоминаю его взгляд – чужой, даже жестокий, а потом снова муть. А потом до меня дошло еще кое что, уже вдогонку. Если мне что-то не нравится, и я из вежливости хочу это скрыть, я ведь не говорю «мне не нравится», а говорю «не особо нравится». А к нему это что, не относится? Относится. Ему не нравится, когда ему член сосут. И тут на меня словно обрушилось что-то. И никакой мути – всё ясно. И еще важная вещь дошла – если у человека «муть», то это означает только одно – не хочет он никакой ясности, от того и муть. — 82 —
|