Смотри на себя

Похоже, что так.

Я ей писал каждый день, иногда даже дважды в день. И она мне отвечала тоже почти ежедневно. Я ей рассказывал о своих переживаниях, как например, когда я слышал, как камни безмолвно напевают арии существованию... В самом деле, я слышал это. Это было как будто простые бездушные камни поют мне безмолвные песни, арии бытия. И я был уверен на протяжении всего того времени, что я достиг этого, что Гангаджи вручила мне это, практически даровала мне то, что являлось целью многих столетий. Она дала мне просветление, реализацию. Я это знал. И другие заключённые стали приходить ко мне за советом и, я так понимаю, за передачей знания – а я был рад передать. (смех) И в то время, если бы я размышлял об этом, то увидел бы, что что-то не так, и это было легко увидеть хотя бы по тому, насколько это было важным для меня, насколько энергетически я сливался с актом написания письма Гангаджи, как трепетно я ждал её ответа. Насколько я был горд тем, как она любит меня. Я был её любимцем. Я был доказательством её реализации.

Конечно, когда вы пойманы в сладкие сети влюблённости, размышление это не первое, чем вы станете заниматься, но всё же, если бы я размышлял над этим, то понял бы, что что-то тут неправильно, – это слишком важно для меня; это не соответствовало тому, что я хорошо знал из книг об окончании поика; это слишком переполняло меня; а также то, что продолжали происходит и другие вещи, например, я всё ещё хотел иметь отношения с женщинами. Конечно, Гангаджи это была Гангаджи, о’кей? – и я даже хотел бы иметь подобную связь с ней, но это было невозможно. Мне действительно хотелось отношений с женщиной. Я хотел любить. Я хотел этого, и я отрицал это – ведь так недуховно этим заниматься. На тот момент, я сидел в тюрьме уже пятнадцать лет... Да, вы меня понимаете? (смех)

И в какой-то момент мне представилась возможность иметь романтические, ни к чему не обязывающие, сексуальные отношения с женщиной, - и я нырнул в это. Я сказал: да, это то, чего я хочу, это оно. Я могу быть просветлённым и всё такое, но я хочу эту женщину.. И я знал, что это в каком-то смысле неправильно, по целому ряду обстоятельств. Это не выглядело правильным. Ну, во-первых, это женщина была замужем, а во-вторых, мы могли с ней видиться только в тюремной комнате для свиданий. А ещё она была близкой знакомой Гангаджи, мы скрывали это от неё. Так что всё это вместе говорило, что это не самая лучшая вещь, которая могла произойти.

Потом Гангаджи узнала об этом, и для меня настали тёмные времена. Она отвернулась от меня. Она не хотела больше иметь со мной ничего общего. Она написала мне только раз после этого, и начала словами: «Не важно, что ты думаешь о том, что ты сделал, не важно приятно ли это, допустимо или нет, - остановись». Я написал ей в ответ: «Почему ты не говорила мне об этом прежде?» Она сказала мне, что знала обо всём, что происходит. Почему она не сказала мне раньше прекратить, если хотела этого?