Селестинские пророчества

Я кивнул.

— Значит, вы, историк, полагаете, что предсказание Рукописи о преобразовании жизни сбудется?

— Да.

— Именно, как историк?

— Именно! Только историю надо правильно понимать. — Он глубоко вздохнул. — Поверьте мне, я это говорю, как че­ловек, много лет изучавший и преподававший историю с ложной точки зрения. Я обращал внимание главным образом на технические достижения цивилизации и на великих людей, двигавших прогресс.

— Что же тут неправильного?

— Да нет, это правильно. Только это не самое главное в истории. Гораздо важнее внутренний мир людей — то, что они чувствуют и думают. Я понял это далеко не сразу. Исто­рия должна, как можно подробнее описывать фон, на котором протекает человеческая жизнь, но ее должна занимать
не столько эволюция техники, сколько эволюция мысли.

Поняв, как жили люди раньше, мы поймем, как развивался наш теперешний взгляд на мир и в каком направлении дол­жен развиваться прогресс. Мы можем осознать цель, к кото­рой движется наша цивилизация, и соответственно понять, далеко ли нам еще до нее.

Он сделал паузу и заговорил дальше.

— Смысл Второго откровения состоит в том, что оно показывает нам историческую перспективу, по крайней мере, с точки зрения западной мысли. Оно помещает пророчества Рукописи в нужный контекст, и они начинают казаться не просто правдоподобными, но точными и закономерными.

Я спросил, сколько откровений известно Добсону. Он ответил, что успел познакомиться только с двумя первыми. Три недели назад он, услышав о Рукописи, совершил краткий вояж в Перу и ему удалось найти текст двух откровений.

— Появившись в Перу, — сказал он, — я встретился с не­сколькими людьми, которые подтвердили, что Рукопись существует, но до смерти боялись распространяться на эту тему. Похоже, власти словно белены объелись и под страхом тяжелого наказания запретили делать копии Рукописи и распространять сведения о ней.

— Он посерьезнел. — Я забеспокоился. А потом официант в моей гостинице рассказал об
одном священнике. Этот священник решил не позволить властям утаить Рукопись. Он считал, что о ней должно узнать как можно больше народа. Я узнал адрес одного частного дома, где его можно было застать, и решился пойти туда.

Мое лицо, должно быть, выразило удивление, потому что Добсон спросил:

— В чем дело?

— Видите ли, приятельница, которая рассказала мне о Рукописи, как раз узнала о ней от одного священника. Он не назвал себя, но она имела с ним длинный разговор о Пер­вом откровении. Она должна была встретиться с ним еще раз, но он не появился.