|
Меня поразило добродушие и веселье, царившие среди митингующих. Я вспомнил, как участвовал в нескольких демонстрациях в то время, когда я работал в Обществе католических рабочих. Те демонстрации скорее напоминали похороны. Серьезность и мрачность, с которыми они проводились, практически сводили на нет их истинную цель. В Белграде, положение в котором было куда более серьезным и опасным, надо всеми событиями разливалась удивительная атмосфера веселья, приводившая власти в состояние замешательства. Пройдя с демонстрантами еще около мили, мы завернули за угол, и тут декорации внезапно переменились. Перед нами возвышалось огромное здание правительства, а от нас его отделяли ряды солдат в защитной униформе. Каждый из них держал в одной руке большой щит из оргстекла, а в другой длинную деревянную дубинку. Я уже начал думать, что удача нам изменила, как вдруг огромная толпа замерла и над площадью повисла тишина. Высокий человек с длинными черными волосами и бородой вскочил на джип и стал говорить в микрофон, обращаясь к толпе. «Он говорит, как важно сохранять мир, — сказал мне стоявший рядом студент. — Мы проводим мирную революцию и должны доказать, что мы заслуживаем того, ради чего устроили эту демонстрацию». Я почувствовал, как на лбу у меня выступил холодный пот, а живот схватило от страха. В толпе перемешались стар и млад, все сбились в кучу, как стадо овец. Их решимость изменить порядок в стране бросалась в глаза, но не менее заметна была и их наивность. Они стремились победить или умереть, а я находился в самой гуще событий. Когда высокий человек закончил речь, толпа начала строиться в ряды и двинулась прямо на солдат. Меня охватил ужас. Я думал, что сейчас на моих глазах произойдет настоящая бойня, но, к счастью, я ошибся. Они подошли вплотную к солдатам и сделали нечто невероятное: каждый из демонстрантов протянул руку и дотронулся до щита, который держал стоящий перед ним солдат, затем посмотрел солдату прямо в глаза и улыбнулся. И все. Следующий ряд сделал то же самое, и так продолжалось примерно полчаса, пока каждый из нас, включая и меня, не исполнил этот обряд. Я сомневался, нужно ли мне присоединиться к ним. В конце концов, это была не моя война, и я думал, что мое участие может быть воспринято как оскорбление. Однако мои ноги двигались сами собой, и не успел я оглянуться, как уже стоял напротив молодого солдата, который пытался заставить себя посмотреть мне в глаза. Наконец ему это удалось, и тут с нами обоими произошло нечто удивительное. Мы смотрели друг на друга всего лишь одно мгновение, и за это время я понял, как ему страшно. Я понял, что нас разделяет не так уж много. — 50 —
|