|
Гоголь любил свою мать на расстоянии и всячески избегал встречи. И в этом он дошел до того, что свои письма к ней, посылаемые из Москвы, он не раз помечал заграничными городами - Веной, Триестом. Вот обстоятельства, которые поставили в тупик многих биографов Гоголя. Этот обман казался загадочным, непонятным. На самом же деле он объяснялся весьма просто: нежеланием Гоголя увидеться с матерью, бегством от нее. Пусть она думает, что он за границей, иначе она снова будет настаивать на встрече. Но, может быть, он делал это, чтоб не совершать длительного путешествия? Быть может, ему, обремененному делами и заботами, было не до того? Нет, мать не всегда настаивала на его приезде. Она сама хотела бы побывать в Москве. В таком случае, Гоголь, может быть, стеснялся ее, стыдился ее провинциального вида? Нет, судя по письмам, Гоголь уважал ее, почитал, испытывал к ней истинные чувства, оберегая ее от волнений и забот. Видимо, нечто иное удерживало его от встреч с матерью. Это "нечто иное" было неосознанным, инфантильным. Условные связи явственно тянулись к объектам устрашения - к дому, к матери, к женщине. Эти связи на протяжении всей жизни оставались неразорванными и действовали губительно. Когда однажды встречи с матерью нельзя было предотвратить, Гоголь нашел весьма холодные и неприятные слова, говоря об ожидаемой встрече. Он писал Данилевскому (декабрь 1839 г.): "…Желая исполнить сыновний долг, то есть доставить случай маменьке меня видеть, приглашаю ее в Москву на две недели…" По-видимому, мать была невольной виновницей младенческого конфликта. Но ведь в уме младенца мать - это не только мать, это еще - питание, еда и радость утоления голода. Значит, и в этой области должны быть странности, "чудачества", непорядки, - быть может, даже в большей степени, чем в ином, ибо условные связи здесь еще более прочны, так как "столкновения" с этим объектом постоянны, и нет возможности их избежать. Мы знаем, как проходили последние трагические дни Гоголя. Он отказался принимать пищу и морил себя голодом. Последние же дни он вовсе перестал есть, несмотря на уговоры и мольбы окружающих. Тогда его стали кормить искусственно, силой. Он кричал и умолял не трогать, "не мучить" его. Однако отказ Гоголя от еды не возник из-за какой-либо желудочной болезни или от отсутствия аппетита. Доктор Тарасенков пишет: "Пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой, кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям, видно было, что у него нет горячечного состояния, и неупотребление пищи нельзя было приписать отсутствию аппетита…" — 46 —
|