|
В палате полный свет. Так неприятно режет глаза после полумрака коридора. Иначе нельзя, нужно смотреть за аппаратами. Лежат как забинтованные мумии. Около Алеши сидит мать, смотрит в одну точку, неподвижна. В ампулах капает кровь. Нина сидит перед электрокардиоскопом, периодически нажимает кнопку и смотрит, как зайчик вычерчивает кривую. Шепчет мне: — Пульса уже нет. Давление не измеряем. Молчу. Нельзя нарушать тишину. — Скажите мне, когда остановится сердце. Что она думает — мать? Вспоминает? Вся жизнь ее мальчика проносится перед глазами. Так я предполагаю — ведь именно так пишут во всех книжках... Скорее бы. В коридоре. Сигарета, с Олегом. — Где другие? — Мать в ординаторской, не может видеть. Муж где‑то здесь. Вышел покурить. Покурить — это хорошо. Опять бреду в кабинет. Темнота в окне. Дни уже короткие. Что‑то еще лезет в голову, мелкое. Все дела сделаны. Все эмоции выданы. Усталость. Горечь во рту. Тоска. Даже скука. Да, скука. Наверное, если самому умирать и вот так ждать — будет скучно. Скажешь: «Скорее!» Когда впереди еще такая череда неприятностей, не хочется жить. Ты просто слабый человек, что тянешь эту волынку. Так бы все было красиво! «Не в силах перенести...» Перестань. Уже много раз ты мусолил эту мысль. Не будь смешным. «Тщета жизни». «Муравейник» — это все пошло, избито. Муравейник — да. Когда смотришь с большой высоты — небоскреба или Эйфелевой башни, — то люди, машины бегают, суетятся, как муравьи. И это все известно. Сотни раз писали. Но что же тогда думать человеку? Вот в такие минуты, когда делать ничего не можешь (бессмысленно!), когда говорить ни с кем не хочется, все известно, что скажут, когда впереди крики матерей, потом похороны, потом комиссии, следствие, даже суд... Не думать нельзя. Мозг так устроен. И уйти домой и там выключить мозг — нельзя. Этика. Обязательства. Хотя бы что‑нибудь случилось, что бы потребовало действий! Остается сидеть и курить. Пусть мысли бегут, какие хотят. Похороны, наверное, будут послезавтра. Наши должны помочь организовать. Петро? Или директор выделит кого‑нибудь? Местком? Спросить завтра. Кому‑то от клиники нужно говорить на могиле. «Жертвы несчастного случая... важнейшие научные исследования на благо людей...» Банальные слова. И еще — много праздного любопытства. Ничего изменить нельзя. Вот идут. Даже сердце сжалось. — Михаил Иванович, все. У Алеши сердце остановилось. У второй (ей трудно назвать имя) еще есть сокращения. — Плачет? — 170 —
|