|
- Честно говоря, с трудом, - усмехнулся я. – Начиная с того, что чисто фонетически я далеко не в восторге от словосочетаний вроде «еппын намгын» или «ккын ёдырым», заканчивая многообразием этих фонем, точнее как раз… отсутствием этого, - с трудом вывернулся я из хитросплетения фраз. - Да, это так, - кивнул он. – Так может взять другой язык? - Я и беру другой, - теперь уже я, в свою очередь, одарил его всепоглощающей улыбкой, предвкушая его последующее неминуемое удивление. - В смысле? – поймался на удочку он. - Я учу разные. Сейчас хочется корейский, а так еще и японский, английский, немецкий, латынь, итальянский, и даже эстонский. Его брови предсказуемо поднялись, и я решил его добить. - И даже русский, - закончил я. - Чем интересен японский, корейский, чем интересны европейские языки, это я понять могу, - осторожно-вкрадчиво произнес он, - но чем, к примеру, мог бы привлечь эстонский… - он с сомнением покачал головой и теперь уж явно улыбнулся. - Просто интерес. В чистом виде, вне каких-либо… э… утилитарностей. Язык финно-угорской группы, интересно просто почувствовать, что ли. - Чистый интерес… я понимаю, да. – кивнул он. – В наше время редко есть место для чистого интереса… в обоих смыслах, я бы сказал. Если теперь он решил меня поймать на крючок любопытства, то наживка сработала, хотя я и не смог бы уверенно сказать, было ли это сделано намеренно или получилось само собой. - В обоих смыслах? - переспросил я. – Я не очень понимаю… - Ну видишь ли, - он откинулся на спинку и непринужденно почесал лоб, - если человек настроен прагматически, если он ставит перед собой такие цели как богатство, карьера, популярность, научные достижения, то современный мир предоставляет ему такие бескрайние возможности, что для чистого интереса просто не остается времени, ведь это время ты должен отнять у своих предметных целей, и мало того, что это отделяет тебя от целей, так еще нельзя забывать о конкуренции… А если по какой-то причине ты вне всего этого, то и здесь для чистого интереса остается крайне мало места, ведь наш мир не менее таинственен и удивителен, чем сто или пятьсот лет назад, и любой «чистый» интерес уступает интересу предметному, направленному на достижение вполне утилитарных исследовательских целей, пусть и лежащих в стороне от мэйнстрима. Прошли те годы, когда можно было потратить пятнадцать лет на вычисление числа «пи» с точностью до двадцатого знака с помощью вычерчивания многогранников. Это было замысловато. Даже неожиданно замысловато. Справедливым было то, что он сказал, или не вполне (кажется, далеко не вполне, и чудаки, тратящие свою жизнь на подсчет запятых в Большой Советской Энциклопедии, найдутся всегда), вопрос этот интересовал меня довольно слабо, тем более что мой собственный интерес к эстонскому от этого не убавился. Но просто столкнуться с мыслью, с мышлением, сам факт наличия какого-то мышления – это было интересно, особенно на фоне набивших оскомину стеклянных глаз над жующими челюстями с их отвратительным, блять, смехом. Похоже, что тупой смех – это самое омерзительное из всех звуков… ну не считая, конечно, тех, которые издают нормальные с виду люди, когда перед ними оказывается младенец. Тут уж тянет блевать… — 6 —
|