|
Я сдался и решил, что пусть Алекс выпустит свой естественнонаучный пар в каком-то вопросе – дальше легче будет его удерживать в рамках. Вообще сейчас он открывался мне с несколько неожиданной стороны. В моих воспоминаниях Алекс был, конечно, и увлеченным и стремящимся к познанию человеком, других на Службе и быть не могло, тем более в руководстве, но раньше он был более сдержан, что ли, более солиден. Сейчас, по-видимому, он стал воспринимать меня как более равного, ну не директором, конечно, но почти равным, коллегой, и позволял себе быть раскованным и даже игривым, что, видимо, считал нежелательным, находясь в образе наставника. И зря, между прочим… я не думаю, что игривость несовместна с величайшей серьезностью – просто всё в своё время и всё в меру. - Это специфика времени, Крис. Тогда невозможное казалось возможным – и в науке, и в политике. Кто-нибудь верил в то, что Гитлеру удастся присоединить Австрию? Я тебе отвечу. Никто. Ни Гесс, ни старые партийцы, ни новые герои – никто. Кто-то верил, что до этого Гитлеру удастся так беззаботно и так безнаказанно ввести войска в демилитаризованную зону - в Рейнланд? Никто. И когда первая рота пересекла Рубикон, все вжали головы в плечи и с минуты на минуты ожидали французской оккупации. Кто-то ждал, что чехи молча и покорно отдадут то, что захапали у немцем двадцать лет назад? Да, уже ждали. Уже начали понимать, что происходит чудо. То же можно сказать и о науке. Ну я упомяну ФАУ-2, хотя это конечно было гораздо позже, но очень показательно. Фон Браун насколько опередил развитие аналогичных технологий в других развитых странах? Даже трудно прикинуть, поскольку мы не знаем, сколько ещё времени Королёв и прочие тусовались бы на пороге космоса без знаний и умений человека, первым запустившего ракету в космос ещё тогда, когда сверхзвуковые самолеты-то были в новинку. Это была эпоха возможностей и реализованных чудес. Это была эпоха ожиданий чего-то ещё более фантастического, светлого, поражающего воображение. Люди жили будущим, и это будущее представлялось им светлым и радостным, как игра солнечных лучей на весеннем снегу, когда всё вокруг тает и преображается, суля нечто восхитительное. А вспомни реакцию немецких генералов, вспомни их ошеломление, их катарсис, когда заведомо самоубийственное объявление войны СССР обернулось кошмарным для советов развалом всего и вся. Когда Гитлер говорил о колоссе на глиняных ногах, с ним не спорили не потому, что соглашались, а потому, что с ним уже нельзя было спорить – слишком часто он оказывался ошеломляюще прав в своих предвидениях, слишком фантастически он был успешен и, к тому времени, слишком уверенным в своей гениальности, богоизбранности и непогрешимости. И генералы, попросту закрыв глаза и помолившись кто кому, сняв с себя всякую ответственность, ткнули пальчиком в монстра, десятикратно, двадцатикратно превосходящего Германию в количестве и даже качестве, а монстр взял и развалился, как и предсказывал фюрер. Пятимиллионная армия русских растворилась, как не было. Последующие пять миллионов канули туда же, бросая технику, разворачиваясь и уходя или просто оседая где пришлось. Тысячи так называемых «партизанских отрядов», забрасываемых из советского тыла, не могли даже укусит немцев, так как их сами местные жители вылавливали и обезвреживали. Еще бы! Только-только вырваться из концлагеря под названием СССР, получить наконец закон и порядок, и теперь что, снова вставать под ярмо комиссаров и нквд-шников?? Вот уж хрен моржовый товарищу Сталину. И как тут было последнему скептику не уверовать в провидение, великую миссию арийской расы и богоносного Гитлера? Гитлер даже снова в религиозность ударился, понимая, что в умеренной форме и под должным контролем религия, оплодотворенная оккультным нацизмом, может оказаться весьма полезной. — 171 —
|