|
– Вы так говорите… право, я не зала этого, но не берусь оспаривать – все это очень убедительно в вашей собственной жизни. – А где же князь? – Отец уехал навестить родню. Вернется завтра, вот я и подумала: «Кто же вас накормит?» Да вы кушайте. – Спасибо, спасибо Маша. Я не думал о еде, а вы… – А я подумала о вас. Вы мне позволите посидеть у вас? – Сидите, пожалуйста, я не возражаю. – Знаете, я наблюдала за вами вчера, когда вы работали в мастерской. – Я знаю: почувствовал ваш добрый взгляд, совсем, как у вашего отца. Вот и сейчас вы смотрите так… – Я смотрю на вас, и мне кажется, что мы брат и сестра. Как странно. – Мне нравится жить у вас. Спасибо вам за все. – Отец любит вас. – За что же меня любить? – Да разве за что-то любят? Смешно вы рассуждаете, ей богу, смешно. – Что же вы не смеетесь? – Человек, который действительно любит, не пытается доказывать свою любовь. И для него не нужны никакие причины для этого. Все причины, все усилия в любви и все доказательства своих чувств говорят об обратном. – Маша, откуда же вам это известно? – серьезно глядя спросил Александр. – Ваш кофей стынет, кушайте, – ее нежное юное лицо залилось багряной краской и Маша выбежала из комнаты. *** Поднявшись в библиотеку, чтобы продолжать писать, Александр почувствовал, что сейчас у него нет желания завершать последнюю картину. И он снял ее с мольберта. Затем он поставил новый холст, взял новые кисти и замер. Машенька была уже здесь; чтобы не мешать ему работать она притаилась в полутемном углу, за пальмой к кадке, и только дыхание, колыхавшее близкую штору, выдавало ее присутствие. Александр писал свое первое солнце. Он работал очень медленно, никуда не спеша, стараясь насладится каждым мазком, каждым нюансом. Работа шла четвертый час, а Маша за это время не спустила с него глаз и не шелохнулась ни разу. В минуты, когда он вспоминал о том, что за спиной сидит прекрасное существо и смотрит с нежностью на холст, а может быть на него, он невольно думал: «Дал же Создатель человеку терпения: ни пикнет, ни шелохнется, ни заговорит!». И от этой мысли ему становилось немного грустно, потому что в душе Александр хотел, чтобы Маша говорила с ним, хотел, чтобы иногда случайно касалась его рук, хотел ее чистых взглядов. И не выдержав этих мыслей, он первый прервал молчание. – Маша, что вы думаете об искусстве? Не о моих работах, а об искусстве вообще. — 31 —
|