|
Бросив взгляд на свои наручные часы, я убедился, что прибыл к месту проведения эксперимента без опоздания. До полуночи оставалось несколько минут. В правой руке я сжимал в тот момент длинную осиновую палку; на левом плече висела дорожная сумка. Я скинул сумку с плеча и извлёк из неё свёрток. Встряхнул им в воздухе. Свёрток, опадая белыми складками, развернулся в полотнище, и в руках у меня оказалась белоснежная простыня. Сумка полетела в сторону. Встав строго в центре росстани, я ткнул осиновую палку в дорожную пыль и медленно очертил ею вокруг себя «магический круг». Потом отбросил палку и, накинув подобно плащ-палатке простыню на себя, улёгся лицом вниз на перекрёсток дорог. И раскинул в стороны руки. По моим расчётам, сделал я это строго в ту минуту, когда наступила полночь. Хотите — верьте, хотите — нет, но почти в ту же секунду подул ветер! Поначалу слабым и тёплым сквознячком, ласкающим щёки, он облизнул моё лицо и пошёл легчайшими порывами полоскать колосья ржи на поле, наполняя торжественную ночную тишину их негромким шуршанием. Сквознячок пронёсся над мной, прошёлестел над полем и нырнул в видневший за ним лес, где, казалось, навеки сгинул. Но вот он возник опять. Мягко огладил щёки, а потом, словно рассердившись, шлёпнул по ним, будто ладошкой, тугой воздушной волной. Его дыхание из секунды в секунду крепло. Ветер набирал силу. И тут я услышал гул, который — у меня дух захватило! — шёл не откуда-нибудь, а из-под земли. Ну, словно бы в земных недрах вдруг заработал мощный электромотор. Мне стало страшно. Всячески охолаживая себя, я вслушивался в подземный акустический феномен в надежде расслышать что-нибудь ещё, помимо непрерывного гула. Ничего не расслышал. А ветер всё усиливался и усиливался... На четвереньках, припадая грудью к земле, я сполз с росстани в кювет дороги и замер там, ошеломлённый случившимся. Росстань между тем продолжала гудеть! Даже из кювета я ясно слышал её грозный голос. Волосы у меня на голове зашевелились, и я, рванув с плеча простыню и забыв обо всём ринулся в ночную мглу прочь от этого чёртового перекрёстка. Стоило мне отбежать от него на двадцать — тридцать шагов, как шквалистый ветер, гулявший над росстанью, над дорогами, вдруг куда-то сгинул. И на росстани, и окрест неё наступила опять тишина. Ветер, а с ним и подземный гул исчезли, как ножом обрезанные. С полуночных небес ниспал на землю покой. Как до мановению волшебной палочки, всё вокруг опять погрузилось в глубокий беспробудный сон. Всё замерло. Лишь на другом конце деревни тявкнула пару раз собака — потревоженная, наверное, пронёсшимся над деревенькой ветром — и замолкла, успокоившись. — 67 —
|