Внеземляне идут!

Язык во рту у Людмилы не двигался. Рот был опечатан тем, что я условно называю контактным полем. Неглупая женщина, Кузнецова учла это обстоятельство и попробовала вступить с "соседко" в телепатический контакт. Спросила про себя, спросила мысленно:

— К добру? Или к худу?

И услышала в ответ низкий мужской голос, глухой, далёкий, Донесшийся словно бы из-за стены или из подвала:

— К худу.

Людмила, пусть и охваченная по-прежнему страхом, искренне возмутилась.

— Да что же это за безобразие такое! — вновь мысленно вскричала она. — Как ты смеешь говорить "К худу"? Я же и так вся больная с ног до головы. Третий месяц подряд маюсь от диких болей, жить уже не хочется вообще. А ты, "соседко", обещаешь, что будет, мол, ещё хуже. Да куда уж хуже! — И Людмила заплакала: — Хуже, "соседушко", не бывает.

Едва она договорила свой мысленный монолог до конца, как глаза снова стронулись с места. Они слегка привзлетели, затем двинулись вперёд и зависли над головой Людмилы, лежавшей на постели на боку.

— Подчёркиваю, я видела только глаза, — сказала, вспоминая, Людмила. — Они принадлежали невидимке. Но когда громадные эти глазищи нависли надо мной, я явственно ощутила на затылке дыхание "соседко". Тёплая, даже очень тёплая струя, воздуха стала периодически овевать мой затылок — непосредственно то место, где были стреляющие боли.

"Соседко" мерно дышал, продолжая буравить женщину огненным взором.

Прошли две или три минуты.

Людмила почувствовала, что начинает задыхаться. У неё резко участилось сердцебиение, а затылок, нагретый жаркими выдохами "соседко", пылал уже так, будто к нему приложили раскалённый утюг.

Не в силах терпеть далее, Кузнецова молвила мысленно:

— Ну, ладно. Мне тяжело. Иди с Богом.

Дыхание "соседко" тут же оборвалось, а его горящие глаза, вплотную нависшие над лицом распластанной на постели женщины, исчезли.

Спустя примерно полчаса Людмила, затаившаяся под одеялом как мышка, собралась с духом и решилась наконец встать с постели. Кряхтя, она выбралась из-под одеяла, спустила ноги на пол и вдруг осознала — напрочь исчезли куда-то боли, беспрерывно долбавшие в течение двух долгих месяцев затылок, подобно отбойному молотку.

А вот зато боли в челюсти и в ухе никуда при этом не улетучились. Пульсирующие болевые импульсы по-прежнему прокатывались изнуряющими волнами по левой стороне лица.

Миновало две недели. И "соседко" вернулся вновь; произошло это опять на рассвете. Правда, на сей раз он имел другой внешний облик.

Кузнецова пробудилась как от толчка. Она увидела — сквозь оконное стекло, будто того и вовсе не было в оконной раме, в комнату внедряется некое существо, смахивающее на помесь лохматой собаки и медвежонка. Оно было окружено чем-то вроде слабого дымного облачка.