кружками. Например, я с удивлением узнал, что А. И. Смоленце-ва, близкая подруга моей матери еще по Беломорканалу, познакомилась с ней даже не в камере, а уже в "пересылке" Бутырской тюрьмы. А знакомство моих родителей с ее мужем, И. Е. Рытавцевым, произошло только во второй половине 30-х годов. По-видимому, также не были они знакомы с Богомоловым, Аскаровым, а возможно, и с Андреевым - анархистами по преимуществу, у которых превалировала политическая сторона дела. Только позже, анализируя имена, названные в показаниях арестованных, удалось проследить "связь" Смоленцевой и ее мужа - через студента МВТУ Маклецова - с Е. К. Бреневым, к которому тот одно время заходил. Далее нить тянулась к Солоновичу, Бему и Ляшуку, которых Смоленцева тоже не знала. Последние уже напрямую были связаны с анархистами Кропоткинского и Карелинского комитетов и с Музеем Кропоткина, то есть с Андреевым, Аносовым, Богомоловым. Г. Ильин входил в группу Н. Р. Ланга, работавшую в библиотеке-читальне музея. Если же к этому добавить, что Ильин был сыном того самого инженера Ильина, который уступил моим родителям в доме на Арбате одну из своих комнат, то круг знакомств окажется дважды замкнутым. Иными словами, собранные осенью 1930 года в Бутырской тюрьме люди, с точки зрения органов ОГПУ, представляли собой некое "единство" - хотя и разноликое в политическом отношении, но вписывающееся в представления следствия. Однако действительный интерес вызывает не "поляризация" этих двух все же разнородных групп, а те контакты между ними, которые координировались Никитиным, Завадским, Аренским, Смышляевым. За ними же начинает вырисовываться фигура Аполлона Андреевича Карелина. С ним были связаны и анархисты старшего поколения. Андреев, попавший в 1919 году в засаду ЧК на квартире Карелина и арестованный, затем являлся членом Секретариата "Черного Креста" и Комитета по увековечению памяти — 428 —
|