|
моральные принципы выше житейских, а смысл своей жизни полагающих в чем-то большем, чем бытовая обеспеченность и служебное преуспевание. Характерно прорвавшееся уже на втором допросе признание Гиршфельда, которое позволяет думать, что дом на Арбате он покинул потому, что для него "эти собрания перестали быть интересными" и в нем "крепло трезвое материалистическое марксистское мировоззрение". Видимо, то обстоятельство, что его интересы были "совершенно другого порядка", тут же заметили и соответствующим образом оценили окружающие. По словам Гиршфельда, "они говорили, что я разлагаюсь: что начинаю жиреть, приобретать буржуазные замашки, делать советскую карьеру и т. п. Меня это настолько оскорбило, что я перестал у них совершенно бывать...". Оно и неудивительно. "Органическое отвращение ко всяким ритуалам" Гиршфельда возбуждалось, как можно предположить, именно христианским и христологическим аспектом орденского учения и символики. Ему, убежденному материалисту, вообще должно было быть не слишком уютно в среде творческой московской интеллигенции, пытавшейся отстоять свой духовный мир от посягательств партийного пролетариата. Поэтому совсем не случайно в его показаниях мы обнаруживаем отзыв о ГАХН, которая, по его словам, "была убежищем для представителей идеалистических течений самых разнообразных толков" и ареной орденской пропаганды, поскольку в Секции живого слова "Смирнов был ответственным секретарем, а Поль - одним из членов Совета". "Насколько мне помнится, - продолжал Гиршфельд, - в этой секции было несколько выступлений Солоновича, одно из них на тему о Бакунине. Были выступления Никитина о египетском искусстве и Смышляева о творчестве актера <...> Нужно сказать, что обстановка на публичных выступлениях в ГАХН носила весьма специфический характер, и зачастую приходилось просто удивляться, что в Советском Союзе могли открыто проводиться ничем не прикрытые — 421 —
|