|
Аллея была узкая, заросшая травой. Я шагнул вперёд, старательно отсчитывая: «Первая... вторая...». Зацепившись руками за ржавую ограду, оглянулся и обнаружил, что иду я, оказывается, уже один. — Э, а ты чего? — негромко окликнул я. — Посмотри, пожалуйста, сам, — сказал Саша. Он стоял у ивы и нервно курил — красный огонёк то становится ярче, то тускнел. — Я подожду здесь. — На могилке хоть табличка есть? — спросил я. — Как фамилия твоей бабушки? Он ответил, и я отправился дальше. На седьмой ограде остановился. В памяти всплыла сценка из какого-то американского боевика: гнилая рука с окровавленными пальцами выныривает из-под земли и хватает за щиколотку... Не без содрогания я открыл калитку и вошёл. Как и ожидалось, свежей земли или разрытий не было, дёрн не повреждён. Щёлкнув зажигалкой, я осветил табличку. Фамилию разобрать было трудно, но она явно была не та. 5 — Саша! — крикнул я. — Ты уверен, что бабкина могила именно седьмая? — Чёрт! — сказал он, подойдя ко мне. — И ограда совсем другая... — Может, не седьмая, а шестая или, например, восьмая? — Я точно помню. Седьмая. — Может, здесь несколько ив? Этого Саша не знал, и мы прогулялись по грунтовке через кладбище, аж до гаражей кооператива, освещённых прожекторами. Ив больше не было, зато на обочине мы обнаружили несколько берёз, тополей и даже один кипарис. На всякий случай (а вдруг моего тёзку подводит память?) мы проверили и их. Без каких-либо результатов. На часах уже была половина третьего. Мне надоело с умным видом ходить-бродить меж оград, продираться сквозь заросли чертополоха и бурьяна и рассматривать таблички на крестах с таким усердием, словно от этого зависит спасение души. Кроме того, я чувствовал сильную усталость. — Я ж тебе говорил, — пробормотал я. — Ничего мы не найдём в этой темноте. Саша уныло кивнул. — А я ещё где-то сигареты посеял, — сообщил он. — Полпачки. Жалко. Не сговариваясь, мы повернули обратно — в мир пустых асфальтовых улиц и ритмичного перемигивания светофоров. Я шёл, погружённый в мысли, и, наверное, поэтому не заметил то, отчего щёки у Саши вдруг покрылись смертельной бледностью. Честно говоря, я заметил это, когда мы вышли на проспект, пустынный и залитый светом натриевых ламп. — Что-то мне паршиво, — признался Саша. — Съел, наверное, что-то несвежее. Потом я остановил тачку, и мы сперва поехали ко мне. — Может, зайдёшь? — предложил я. — Полежишь немного. Что-то мне твой вид не нравится. — Ничего страшного. Через десять минут я дома буду. И когда я уже вылез из салона, он вдруг спросил негромко: — 76 —
|