|
Таков был и характер Блаватской. Она не раз мне говорила, что не даст владеть собой никакой силе, ни на земле, ни вне ее. Единственными Существами, перед которыми она преклонялась, были Учителя, но даже с Ними она была настолько воинственной, что при таком состоянии ее духа даже самые мягкие из Них не могли или, вернее, не хотели приближаться к ней. Чтобы достичь такого состояния, когда бы она могла свободно общаться с Учителями, ей необходимо было — как она сама патетически меня уверяла — многолетнее самовоспитание. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь другой вступал на Путь с такими трудностями или с большим самопожертвованием» (Г.А. Олькотт, «Страницы старого дневника», т. 1). Там же он писал: «Конечно, столь легко возбуждаемый мозг не вполне соответствовал той деликатной миссии, которую она взяла на себя; но Учителя мне говорили, что, несмотря на это, она была лучшей из всех подошедших: «У Нас Блаватская вызывала особое доверие — она готова была всем рисковать и перенести любые трудности. Больше, чем кто-либо другой, владевшая психическими силами, подгоняемая чрезвычайным энтузиазмом, неудержимо стремящаяся к своей цели, физически очень выносливая, — она была для Нас самым подходящим, если и не всегда послушным и уравновешенным, посредником. У другого, быть может, было бы меньше ошибок в литературных трудах, но он не выдержал бы, как она, семнадцатилетнего напряженного труда и лет на десять раньше покинул бы свое тело. И тогда очень многое осталось бы для мира неизвестным»». Почти все биографы Е.П. Блаватской пишут о ее медиумизме, между тем, сама она его отрицала, называя себя «медиатором», т.е. посредником между двумя Планами Бытия, а не человеком, отдающим свое эфирное тело — по желанию или невольно — развоплощенному духу (что делают медиумы). В противном случае ее ученичество не могло бы состояться. Сама она писала в «Разоблаченной Изиде» (т. II, с. 137) об опасности медиумизма и ограничениях, которые он создавал для учеников еще в древние времена: «Насколько опасным часто может стать необученный медиумизм и как хорошо это понимали древние мудрецы, которые принимали против него меры, — прекрасный пример дает нам случай с Сократом. Старый греческий философ был «медиум», вследствие чего никогда не был посвящен в Мистериях, ибо таков был суровый закон. Но у него был свой «знакомый дух», его даймонион, как его тогда называли; и этот невидимый советник стал причиной его смерти. Общепринято думать, что если он не был посвящен в Мистерии, то это потому, что сам не стремился к этому. Но «Сокровенные Летописи» указывают нам, что это было потому, что его не могли допустить к священным ритуалам, и именно, как и мы утверждаем, по причине его медиумизма. Существовал закон, не допускающий к Мистериям не только тех, кто были осуждены за умышленное колдовство, но даже тех, про кого было известно, что у них есть «знакомый дух». Закон был справедлив и логичен, так как настоящий медиум более или менее безответствен; и этим в некоторой степени объясняются эксцентричности Сократа. Медиум должен быть пассивен; и если он крепко верит своему «духу-руководителю», то он позволит управлять собой последнему, но не правилам святилища. Медиум древности, подобно современному «медиуму», мог быть погружен в транс по воле и желанию той «силы», которая управляла им; поэтому ему нельзя было доверить страшные тайны окончательного посвящения, «которые нельзя было раскрывать под угрозою смертной казни». Старый мудрец в беззащитные моменты «духовного вдохновения» раскрыл то, чему он сам никогда не учился, и поэтому был казнен как атеист... Кроме естественного «медиумизма», с начала времен существовала таинственная наука, обсуждаемая многими, но известная немногим. — 277 —
|