Шахматы как модель жизни

Отец, Ким Мо­исе­евич Вай­н­ш­тейн, умер, ког­да мне бы­ло все­го семь лет. Но ка­кое ог­ром­ное вли­яние он ус­пел ока­зать на всю мою даль­ней­шую жизнь! Ма­ма вспо­ми­на­ет, как я бук­валь­но де­жу­рил у две­ри, до­жи­да­ясь его с ра­бо­ты. Пос­ле обе­да мы с ним обыч­но от­п­рав­ля­лись гу­лять. На­ши от­но­ше­ния всег­да бы­ли взрос­лы­ми.

Читать я на­чал в че­ты­ре го­да и бук­вы в сло­ги на­учил­ся скла­ды­вать по… га­зет­ным за­го­лов­кам. Я знал, что преж­де чем мы с от­цом пой­дем гу­лять, он дол­жен прос­мот­реть га­зе­ты, и тер­пе­ли­во ждал, по­ка он за­кон­чит чте­ние. Ког­да оче­ред­ная га­зе­та от­к­ла­ды­ва­лась в сто­ро­ну, я тут же раз­во­ра­чи­вал ее и с са­мым серь­ез­ным ви­дом, то­же не то­ро­пясь, «прос­мат­ри­вал».

И в шесть лет по­ра­зил ма­ми­ну под­ру­гу, ко­то­рая, при­дя к нам, уви­де­ла, как я вслух чи­таю га­зе­ту: «По-ло-же-ни-е в Ка-и-ре». А по­том всю за­мет­ку до кон­ца. В от­вет на ее воп­рос, пом­ню ли, о чем чи­тал, я рас­ска­зал все, что знал из га­зет о си­ту­ации на Ближ­нем Вос­то­ке.

Мой дед по от­цов­с­кой ли­нии, Мо­исей Ру­би­но­вич Вай­н­ш­тейн, был ком­по­зи­то­ром, ху­до­жес­т­вен­ным ру­ко­во­ди­те­лем Ба­кин­с­кой фи­лар­мо­нии, но еще и убеж­ден­ным ком­му­нис­том. Не­да­ром сво­его пер­во­го сы­на он наз­вал ре­во­лю­ци­он­ным име­нем Ким - в честь Ком­му­нис­ти­чес­ко­го ин­тер­на­ци­она­ла мо­ло­де­жи. Нес­мот­ря на то, что в 1937 го­ду его стар­ший брат - глав­врач од­ной из ба­кин­с­ких боль­ниц был реп­рес­си­ро­ван и сам дед был на во­лос­ке от ги­бе­ли, он сох­ра­нил твер­дость иде­оло­ги­чес­ких убеж­де­ний и пре­дан­ность ком­му­нис­ти­чес­кой пар­тии. А пос­ле ра­зоб­ла­че­ний 20-го съез­да пе­ре­нес тя­же­лый ин­фаркт…