|
Не без подражания известным картинам в восьмилетием возрасте Дали начал рисовать на крышках шляпных коробок, которые торжественно развешивал на стенах своей «мастерской». Следующим толчком к превращению живописи в идею стала поездка в деревенское имение семейства Пичот, глава которого был настоящим художником‑импрессионистом. Восприимчивый и впечатлительный рассудок мальчика яростно впитывал не только нарисованное, но и цвета, приемы написания и сами иллюзии. Нарисовав однажды оригинальным способом на старой двери горсть вишен, Дали добился наивысшей похвалы господина Пичота, что подтолкнуло его называть себя Художником. Интересно, что отец Сальвадора, внутренне противясь неестественным, по его мнению, художественным порывам своего сына и заставляя его посещать колледж:, все же снабжал юное дарование всем необходимым для развития художественных наклонностей и продолжения занятий живописью. Сам же Сальвадор, неизменно оставаясь более чем посредственным учеником, тщательно изучал специальную литературу и с какой‑то ожесточенной страстью поглощал книги семейной библиотеки. Не утруждая себя зубрежкой схоластических школьных правил, которые Сальвадор считал бесполезными, он, тем не менее, постепенно превращался в ревностного труженика художественной нивы: целыми днями юноша проводил над рисунками и картинами, не испытывая даже малейшей потребности прервать работу для игр или общения со сверстниками. Ему нравились творческие поиски, и он всегда отождествлял себя с великим первопроходцем и гением современности, независимо от того, что реально получалось на полотнах. Думая о себе как о самом значительном интеллекте, Дали передавал импульсы окружению, которому приходилось воспринимать его таковым или не воспринимать вовсе (последнее мало заботило самого Дали). Все же это было не пустым бахвальством, ибо Дали ДОЛЖЕН был соответствовать смоделированному собственному образу. Амбиции юноши уже с самого раннего сознательного возраста подкреплялись просто потрясающей работоспособностью, вызывавшей благоговение окружения и беспокойство родителей. Даже смерть обожаемой им матери вызвала в нем мстительные чувства – с ощетинившимся сердцем и неугасаемым пренебрежением к миру, он, едва проснувшись, хватал кисть, чтобы не выпускать ее до самого вечера. Все, происходящее в мире, его болезненная восприимчивость направляла внутрь – даже смерть матери он интерпретировал как яростный вызов судьбы лично ему. Многие исследователи творчества Дали уверены, что роль отца была двойственной. Например, во многом поведение мальчика объясняется отцовским отчуждением: Дали считал, что был обделен отцовской любовью, которая предназначалась его умершему брату. И не важно, действительно ли Дали‑отец плохо относился к сыну или это был плод его нездорового воображения – этим определялось его поведение. Более того, это поведение закрепилось еще до того, как Дали сумел стать известным художником, а его безумные выходки привели к тому, что отец отрекся от сына, когда последнему исполнилось двадцать пять. Это при том, что Дали подражал отцу и восхищался им, принося ему многочисленные страдания! Довольно символичным для становления Дали был тот факт, что книга последователя обожаемого им Зигмунда Фрейда – Отто Ранка – о травме рождения и отлучения от груди явилась едва ли не букварем для воспаленного сознания будущего художника. Кстати, библиотека отца, к которой он прикоснулся в довольно раннем возрасте, сыграла значительную роль в его становлении. Как утверждают биографы, юноша проглотил все книги, которые попались ему под руку. В так называемый универсальный набор книг, оказавших наибольшее влияние на становление гения, вошли, прежде всего, Вольтер и Ницше, а философия Канта и Спинозы, равно как и откровения других искателей ответа на главный жизненный вопрос, просто потрясли его и не могли не оказать влияния на будущий выбор пути и способ становления. — 118 —
|