|
Во второй половине 1920-х годов Павел Флоренский издал труд «Мнимости в геометрии». Комментируя специальную теорию относительности А. Эйнштейна, Флоренский пришел к выводу, что за пределом скорости света начинается нефизический «тот свет». Именно за эту книгу его обвинили в мистицизме и в 1937 году расстреляли в Соловецком концлагере. Флоренский стоял на ярко выраженных имяслав-ских позициях: утверждал, что имя Божие есть Сам Бог, вместе со звуками и буквами этого имени. Он вообще уделял большое внимание магической природе слова и имени. Книга «Столп и утверждение истины» состоит из философской переписки с другом по келье. Каждое послание начинается словами: «Мой светлый! Мой ясный!» Выясняется главный философский вопрос об истине. В духе еще не возникшей лингвистической философии Флоренский обращается к семантике слова «истина» и возводит его к литовской «естина» от корня «есть» или по-немецки «ист», то есть от глагола существования. То есть, с одной стороны, истина — это то, что есть по определению, с другой стороны — она конкретна, как еда. Истину можно вкушать — есть. Отсюда переход к опытному Богопознанию, основанному не на логике и мышлении, а на самой жизни. И не просто жизни, а вечной жизни, поскольку только вечное обладает статусом истинности. Эпиграфом к этому труду он взял слова А. Бергсона: «Жизнь! Не пытайся познать себя». Лучше всего истина открывается посредством понимания греха и греховности. Свобода личности в христианстве есть свобода выбора, как свобода идти многими путями в поисках той единой дороги, ведущей к истине, но и она широка, а врата, ведущие рай, узки, предупреждает Господь. Из этого становится ясно, что на самом деле, без мудрствования лукавого, есть только два пути: путь жизни (тождественно: света, мудрости, целостности, вечности, творчества) и смерти, то есть греха. Грех — путь смерти, небытия. Это естественно следует из двойственности пути. Если один путь Истина, источник всякого бытия, то есть Истина — есть все, а вне Истины — ничего нет, то не-Истина — не-бытие. «Бог — Жизнь и Виновник жизни, то есть творчества. Значит, Ложь есть Смерть и источник смерти, то есть уничтожения. Бог есть Лад и Строй; а Ложь — Беспорядок и Анархия. Бог есть Святость; а Ложь — Греховность. Но опять, как может быть греховность? Ведь Бог — есть Сущий, Ягве, и, значит, Сатана, Грех — совсем иное, — то есть...» Невольно подсказывается ответ, что греховность хотя и есть, но есть не-сущая. «Неплодствовавший мой ум, плодоносен Боже покажи мне», взывает душа, осознавшая свое бесплодие от греховной скверны. Бесплодие, бессилие, неспособность рождать жизнь — вот естественный плод греха. Грех не способен творить, но — только разрушать. Грех способен не рождать, ибо всякое чадородие — не иначе как от сущего отца, но — только умерщвлять. Грех бесплоден, потому что он — не жизнь, а смерть». — 74 —
|