|
Поразительна судьба детей на войне. Может показаться, что дети легче, бездумнее взрослых переносят бомбежки и тяготы гражданской войны: проще привыкают, быстрее забывают благодаря своему быстро несущемуся детскому времени. Так ли это? Журналистка Юлия Калинина жила в Грозном, блокированном российским войсками, под ракетно-бомбовыми ударами авиации. Она рассказывала: «Когда в соседних дворах разрывались ракеты «Град», разрушая дома, сжигая все живое, в доме лопались стекла. Я думала-вот! Сейчас! Следующий залп- по нам... конец... смерть! И тут же дети 8-10 лет продолжали незамысловатую игру в карты, жмурясь от налетавшей после взрывов пыли, переговаривались, смеясь, о чем-то своем». Можно подумать, ужасные сцены минуют детское сознание, недо-росшее до осмысления противоестественных опасностей. Это не так. Страшные образы, погрузившись на дно души ребенка, мрачными демонами будут мучить его, коверкая психику, порочно влиять на выбор жизненного пути. Много лет мы исследовали детей в экстремальных ситуациях. Оказалось, что психологические последствия зависят от того, защищен ли ребенок взрослым или оказался один на один с опасностью и своим страхом. Защищенные не отворачиваются от опасности, помнят ее и не страдают от ее последствий. Не защищенные дети пытаются скрыться в детский мирок от ужасающих событий, не хотят вспоминать их, но травма души остается. Особенно тяжкие психические последствия у детей, ставших свидетелями трагической беспомощности взрослых, очевидцами неотвратимых трагедий. Если ребенок не болен, то в экстремальных условиях он страстно ищет игры и общения. Однако воспитание не любовью и добрым примером, а жестокостью и страхом войны поселяет в детских душах раннюю детскую «болезнь войны» с порочными страстями и преступным будущим. Чеченские девочки воспитываются в строгости и послушании. Сыновей чеченцы растят настойчивыми в их проказах. Мальчиков не бьют, чтоб не поселить в их душах страха. Главные военные проказы детей -участие в войне. Чеченские дети не боятся «чужого человека» в сю ем селе, во дворе. Я сколько мог, столько с ними об щался. Доблестью и личным правом мальчишек 7-10 лет считалось иметь какое-либо свое «громкое» оружие: гранату Ф-1, пистолет Макарова, полные карманы патронов. «Тихое» оружие - кинжал, штык-нож от автомата Калашникова ценились меньше. Дети понимали, что их сил не хватит, чтобы владеть ножом как оружием. Из пистолета они могли стрелять лежа, положив его перед собой. У меня в животе холодело, когда я видел гранаты, снаряженные запалами, то есть готовые к взрыву, в детских руках. Но ничего сказать я, конечно, не мог, меня бы слушать не стали и больше не подпустили бы к своим «тайнам». — 49 —
|