|
Беглецы в Ингушетии и Центральной Европе Всякий лагерь, и лагерь беженцев, это всегда концлагерь со скованной жизнью. К ней не привыкнуть, хоть она сытая и безопасная, она-временная. Лагерь психически давит бездельем и прилюдно стью жизни, отнятием права на личную тайну интимности. В лагере все людивсе время друг у друга на виду и потому как бы застегнуты на все пуговицы, со строгостью поведения, сдержанностью чувств. Но в лагере, в концлагере, психическим ответом на насилие и несвободу и на зажатость интимности может стать не только сдержанность эмоций, но и напротив, их раскрытие, а то и разнузданность. Горцам-чеченцам традиционно свойственно, в частности, сдержанность проявлений их сильнейшей любви к детям. Отец не будет, особенно при гостях, ласкать ребенка, не обнимет, не посадит его на колени. В лагерях беженцев любовь к детям стала несдерживаемой, не скрытой, разорвав предписания адатов, горских законов. Детей на руках чеченцев-отцов, льнущих к ним, сидящих на коленях, я видел и в лагерях Ингушетии, и в Польше. В Европе, более того, возник надлом мужской психики горцев. Один чеченец мне сказал: «Здесь будто бы умерли». А другой добавил: «Хорошо, как после смерти». Чужбина для горцев - это позор изгнания и выбор постыдно легкого пути. Поэт Борис Чичибабин писал: Не веря кровному завету, что так нельзя, Ушли бродить по белу свету мои друзья. Пусть будут счастливы - по мне, хоть в любой дали, Но всем живым нельзя уехать с живой земли. С той, чья судьба еще не стерта в ночах стыда. А если с мертвой, то на черта и жить тоща? Чеченцам вЕвропе мучительней, чем в Ингушетии, где родина близка, не перерезана еще пуповина, связывающая с ней. У чеченцев в Европе стыд предательства, как психологический комплекс, менее выражен, но глубже заложен, чем у беглецов в Ингушетии. Беженцам хочется видеть себя жертвой, но не инициаторами миграции, а это противоречит адатам, по которым чеченец всегда Победитель и никогда не станет Жертвой. Адаты - и опора, и обуза чеченцев. Сохраняя их этничность, адаты не должны мешать адаптации к европейской жизни. Но что происходит с адатами, дегенирируются ли они, консервируются ли, погребенные в мертвых ритуалах или модернизируются? Чеченцам, особенно молодым, всегдабыла свойственна бравада, сокрытие тягостных переживаний, особенно, когда на горца обращен чужой взгляд. Но сейчас и в Ингушетии, и в Европе нередки чеченцы, жалующиеся на теперешнюю жизнь, проклинающие российское прошлое. Что это - детскость горского фрондерства сменяется трезвой (европейской) взрослостью? Или же, наоборот, под ее защитой чеченцы, как дети, ищут понимания и жалости к себе? — 53 —
|