Помимо правомерного, законного союза нации с признанным всем светом правом, тайно, в силу фактических отношений, нация вступает в незаконный союз с другим новым правом, еще боящимся дневного света, правом, которое в этом союзе с нацией создает еще незаконную мораль; эта последняя, родившись и выросши, насильно уничтожает старое право, уже потерявшее свою силу и raison d'enre, вслед за чем происходит legitimatio новой морали per sub sequens matrimo-nium. "Так существует все-таки неписаное, естественное право?" - слышу я торжественный клик приверженцев естественноправовой школы. Нисколько! В такие моменты развития право стремится из темного недра фактических отношений к дневному свету и появляется на свет среди тяжелых мук родов. Но это отнюдь не право природы, не право разума, которое существует независимо от времени и отношений, это в каждом отдельном случае право, коренящееся в фактических отношениях, конечно, естественное и разумное, так как оно соответствует этим отношениям, рождается ими. В этом смысле можно, пожалуй, называть естественным и разумным право, вызванное во всяком отдельном случае отношениями и фактическими потребностями, но оно - не право природы или разума, источник которого лежит в естественном правосознании или разуме, и которое остается якобы неизменным и вечным: оно - естественное и разумное требование права, требование, которое возникает во времени и пространстве из реальных отношений и соответствует им, а потом, формулируясь в законе, становится правом, после чего уже, как сказано, пускает глубокие корни в моральном сознании. Итак, возражение, что мораль есть источник права, покоится на ошибочном представлении о фактическом процессе, в котором и естественное право точно также не находит себе подтверждения. Напротив, другое возражение, по-видимому, может сослаться на неопровержимые факты, а именно, то возражение, что право часто совсем не переходит в моральное сознание общества, несмотря на продолжительную практику, оно все еще имеет против себя публичную мораль и, в конце концов, должно уступить ей. В самом деле, этот несомненно часто повторяющийся фактический процесс, по-видимому, констатирует первенство морали перед правом в качестве источника последнего. И здесь это только так кажется: дело обстоит совсем иначе. Правда, мы часто наблюдаем, что право, в действительности, несмотря на поддержку государственной власти, остается, так сказать, только мертвым механизмом, что для своего функционирования оно всегда нуждается в государственном принуждении, что отвергнутое общественной моралью, оно никогда не может создать новой морали и, в конце концов бесплодно исчезает, не вызывая ничьего сожаления. Но если мы поближе познакомимся с тем правом, которое не сумело создать себе моральную почву и пустить в ней глубоких корней, мы убедимся, что такое право всегда возникает не из принудительных отношений жизни, а из минутной прихоти партий, из фальшивых идей и теорий, благодаря игнорированию фактических отношений и т.д. Такое право всегда витает в воздухе без устойчивости и силы, поддерживаемое только подкреплением извне, не имея собственной внутренней жизненной силы. Чуждое и враждебное общественной морали, будучи не в состоянии создать новой морали, оно раньше или позже побеждается старой. Но подобное право уже заранее не право и, как таковое, не имеет никакой жизнеспособности: это - мертворожденное право. Все сказанное нами об отношении и взаимодействии права и морали относится столько и к частному праву. Последнее также создает моральную атмосферу, как и первое, и совершенно так же в своем существовании обуславливается этой атмосферой. — 121 —
|