|
Сначала в группе я исцелила зайца, у которого не было одного глаза. Потом начала реанимацию безрукого и безногого пластмассового медвежонка Винни-Пуха. Новые конечности были связаны из подходящей по цвету пряжи крючком. Мое занятие вызвало интерес некоторых присутствующих. В результате Никита научился вязать крючком, и Наташа тоже вложила свою лепту в исцеление Винни-Пуха. Вот уже второй месяц Винни-Пух важно восседает на полке, и никто ни одного раза не покушался на его новые конечности. Потом Коля принес мне мягкого медведя, бок которого распоролся, и попросил зашить его. Хотя до того, казалось, и не замечал никакого неудобства, регулярно используя его в качестве подушки перед телевизором. У Димы был рваный рюкзак. Мальчик поступил только сегодня, и держался очень неуверенно, постоянно порываясь сбежать к своей бабушке. Я попросила разрешения зашить его рюкзак. Он испытующе посмотрел на меня (глаза просто рентгеновские, пронизывающие до глубины души) и разрешил. Это был первый шаг взаимного доверия. Потом исцелению подвергся свитер Димы. А потом мне пришлось собирать его в психиатрическую больницу (необходимость такая произошла от его буйного эмоционального срыва, который перепугал дежурного воспитателя). Он без возражений собрался и сел в машину. Меня потом только сильно мучила совесть, что не могла сказать ему полной правды о том, куда и как надолго он едет. Впрочем, накануне его уже возили к психиатру, и он догадывался о цели поездки. Он только не знал, что из психиатрического стационара не сбежишь. А я знала... Он мне просто верил и подчинился необходимости. А я после этого заболела – обострилась язва. Говоря правду, приходится обнажать свои язвы, свидетельствующие о низкой степени профессионализма и прочем низком пилотаже. Облегчение пришло только тогда, когда я села и стала писать про Диму сказку (которая потом незаметно переросла в «Сказание о принце Эйнаре и живой воде»), и приняла решение навестить его в больнице и передать привет от ребят. Что потом и исполнила. Кажется, Дима простил меня, во всяком случае, рад был увидеть. Его за две недели не навещал никто – ни мать, ни бабушка. Мой внутренний судья только так смягчил наказание за ложь. Вы спросите, нельзя ли было сказать мальчику полную правду или не отправлять в больницу? Сама себе ответила: нельзя было. Нечем было бы крыть. Не цепями же его было заковывать, чтобы отправить в «психушку». И оставить в приюте невозможно, ведь последний представляет из себя не медицинское учреждение для детей с острыми эмоциональными расстройствами, а социальное учреждение с одним-единственным врачом-педиатром. Вот такая получилась полуправда по умолчанию. Похвастаться нечем…. — 10 —
|