|
Мне это нравилось. Нравился скромный и романтичный образ Кеки[12] , ее короткие волосы (даже когда в моде были прически a la Bundchen[13] ), отсутствие у нее декольте и одежды, подчеркивающей ее формы. Мы встречались просто чтобы поговорить, посмотреть какие-нибудь фильмы, в отличие от того, что предлагали мне другие подруги, всегда пытающиеся найти местечко, кишащее представителями другого пола, и одевающиеся так, чтобы не пройти незамеченными мимо ни одного мужчины. Я терпеть не могла ходить куда-то в женском обществе, ненавидела четкую зависимость взлета женской самооценки от присутствия мужчин и еще больше ненавидела скудность тем, муссируемых в разговорах таких женщин. С Франческой все было иначе. Она интересовалась кино и всегда была в курсе новой литературы. Хотя она и мечтала выйти замуж и родить детей, но никогда специально не охотилась на предполагаемого их производителя. Она составила мне отличную компанию, несмотря на наше профессиональное соперничество и ее интеллектуальную законсервированность, обыкновенно присущую высокомерным журналистам. Я ею восхищалась. Однажды вечером мы вышли из дома – мы вдвоем и ее подруга Инеш – с намерением провести типичный для эмансипированных женщин вечер. Похода в кино и рюмочки водки нам вполне достаточно, чтобы гарантировать хороший вечер. Мы дошли до бара «Балкон» на улице Melo Alves. Бар был полон, и балкон, давший название заведению, напоминал по форме гигантскую амебу. Все сотрапезники могли видеть друг друга и бросать нескромные взгляды. И вот на другой стороне, там, где балкон делал очередной извив, стоял он. Он был с тремя или четырьмя друзьями, все они курили, как и он. Каждый из мужчин был особенным и отличался чем-то уникальным, но в то же время у всех у них было что-то общее. Он же был – просто пальчики оближешь! И не потому что поразительно походил на Джанечини[14] , а потому что он достойно пополнил список моих эстетических пристрастий. По-настоящему смуглый (о, святой меланин!), с короткими черными волосами, черными-пречерными, блестящими, напоминающими шерстку шиншиллы; изящные руки и мягкие жесты создавали образ величественного мужчины. Я посмотрела на него. Он – на меня. Я не отвела взгляд. Тогда он улыбнулся. Я тоже улыбнулась, но пришла в замешательство из-за внутреннего сейсмического толчка лжеэмансипированности (на самом деле – трусости). Он был высокий – примерно метр девяносто. И красивый, боже, какой красивый! Треугольное лицо, грустные глаза... Он был похож на героев-любовников из кинематографа 50-х годов. Он курил с грустью и шармом человека, копающегося в своем прошлом, и каждая затяжка была словно новая попытка угадать, где он допустил ошибку, понять, куда направить свою жизнь и чему посвятить себя после того, как он все потерял. В нем была типичная для людей с хорошим образованием целостность, порядочность, отпечатавшаяся в форме подбородка, и потерянный вид свободного художника, который находится под действием наркотиков круглые сутки. Он был красавчик, и у меня перехватывало дыхание, когда я смотрела на него. — 34 —
|