Восток, Запад и секс. История опасных связей

Разумеется, все это стереотипы, и они расходятся с опытом Килли, который говорил, что многие тайские женщины – коварные обманщицы. Для него жить в Таиланде значит осуществлять некую безудержную фантазию, мечту о побеге. “Брак – это хорошо, когда растишь детей, но потом ты оказываешься в кандалах. Поэтому я бросил все, оставил жену и двоих детей в Европе”, – сказал он.

“В Вене, – продолжил он, помолчав немного, – люди опутаны столькими обязательствами, столько всего приходится делать, а еще очень многого делать не позволяется. А здесь я наслаждаюсь свободой. Здесь у меня нет никаких обязательств”.

Глава 13

Выводы

Расхожая и морально безупречная точка зрения на эксплуатацию Западом Востока в сексуальных целях гласит, что она по большей части принимала формы проституции, а проституция сама по себе всегда несправедлива и унизительна. Все эти наложницы, миа-нои, сяо-най, биби, ми-тай , О-Кичи наших дней, как бы их ни называли на разных языках, ущемлены в правах. Извлекая выгоду из гаремной культуры (как я назвал это явление), западные мужчины стали соучастниками восточной традиции, позволявшей обращаться с женщинами как с неодушевленным товаром, требуя от них совершения очень сокровенного и интимного действа, по идее, окутанного покровом тайны и несущего глубокий смысл, – полового акта. Действительно, сексуальная эксплуатация местных женщин – это, безусловно, пятно на репутации, особенно в тех случаях, как в прошлом, так и в настоящем, когда вступавшие в связи женщины действовали не по доброй воле, а попадали в сексуальное рабство (иначе это не назовешь) под принуждением со стороны сводников, сутенеров или даже правительств.

Но стоит ли так легко делать выводы столь обобщенные, отвлеченные, оторванные от конкретных реалий? Существует мир, живущий по принципам идеальной морали, и существует другой мир, в котором мужчины и женщины охотно уступают зову природы и силе обстоятельств. Для Гюстава Флобера и Ричарда Бёртона охота за наслаждениями на Востоке составляла всю соль опыта, обретавшегося в странствиях по тем краям, они упивались аморальной роскошью желаний. Они не пускали в ход силу, не злоупотребляли беспомощностью детей, они лишь делали то, к чему их приглашали, и то же самое можно сказать о многих тысячах других, менее известных людей, которые вели себя сходным образом – или так, как Дэвид Охтерлони, в изысканных покоях делийского особняка, или, как подавляющее большинство, в мишурной обстановке дешевых борделей.

Так что же нам думать обо всем этом? Были ли британцы и французы, заводившие себе любовниц-туземок во времена империй, виновны в том, что колонизировали тела подчиненных и униженных женщин точно так же, как колонизировали родные земли этих женщин? А те мужчины, которые сегодня ездят в Таиланд и на Филиппины, тоже достойны презрения? Я хорошо помню момент, когда задумался над этим впервые. Это было в начале 1980-х, когда я работал корреспондентом “Тайма” в Китае. Я проводил тогда отпуск на Филиппинах, на южном побережье Манилы. Сидя как-то ранним вечером в ресторане под открытым небом, я увидел, как к входу подъехала машина и из нее вышел тучный, явно больной подагрой белый мужчина весьма преклонного возраста. Его сопровождала юная стройная филиппинка, она держала его под руку и помогала доковылять до ресторана. Я узнал, что этот человек был чиновником американского правительства, откомандированным на Филиппины, там он и вышел на пенсию, а теперь наслаждался компанией женщины лет на сорок моложе его. Помню, я ощутил тогда сильную антипатию к этому человеку за то, что он не пожелал стареть более достойно, за то, что был старым распутником. Ведь он явно купил общество своей подруги-филиппинки, уподобившись какому-нибудь мистеру Курцу из “Сердца тьмы” Конрада, принуждавшему свою помощницу к, безусловно, неприятной для нее интимной близости.