|
Долго раздумывая над этим проектом, Виктор Шариго предложил: — Итак, вот что! Я думаю, что вначале мы можем рассчитывать иметь у себя на обеде только разведенных жен… с их любовниками. Надо же начинать с чего-нибудь! Есть между ними некоторые очень приличные и о которых самые католические газеты говорят с восторгом. Позже, когда наши знакомства станут более обширными и более избранными, мы их выбросим, этих разводок! — Это справедливо, — одобрила m-me Шариго. — В настоящий момент нам важно иметь все, что есть лучшего между разведенными. Что ни говори, а развод — это тоже положение. — Он имеет по крайней мере ту заслугу, что уничтожает адюльтер, — насмешливо сказал Шариго. — Адюльтер — это такая старая игра… Только приятель Бурже верит еще в адюльтер — христианский адюльтер — и английскую мебель… На что мадемуазель Шариго возразила тоном нервного раздражения: «Как ты несносен со своими злыми остротами. Ты увидишь… ты увидишь, что у нас никогда не будет настоящего салона только из-за тебя». И она прибавила: «Если ты действительно хочешь сделаться светским человеком, то должен или поглупеть, или научиться молчать». Написали, переделали и переписали список приглашенных, который после различных комбинаций определился следующим образом. Графиня Ферпоз, разведенная, и ее друг, экономист и депутат Жозеф Бригарь. Баронесса Анри Гохштейн, разведенная, и ее друг, поэт Тео Крампт. Баронесса Отто Буцинген и ее друг виконт Лаирэ, посетитель клубов, спортсмен, игрок и шулер. Мадемуазель де Рамбур, разведенная, и ее подруга мадемуазель Тирселэ, намеревающаяся развестись. Сэр Гарри Кимберлей, музыкант-символист, страстный педераст, и его молодой друг Люсьен Сартори, прекрасный, как женщина, гибкий и эластичный, как шведская перчатка, тоненький и белокурый. Два академика — Жозеф Дюлон, отчаянный нумизмат, и Исидор Дюран, любезный составитель мемуаров у себя дома и строгий знаток китайского языка в Институте. Портретист Жак Риго. Романист-психолог Морис Фернанкур. Светский хроникер Пуль д'Эсуа. Приглашения были посланы и благодаря деятельным хлопотам приняты все. Только графиня Фергюз колебалась. — Шариго? — сказала она. — Действительно ли это приличный дом? Не тот ли это Шариго, который в былые времена испробовал все роды занятий на Монмартре? Не про него ли рассказывают, что он продавал неприличные фотографии, для которых он сам позировал? А про его жену разве не рассказывают неприличные истории? Ведь у нее были довольно вульгарные приключения до замужества! Разве не про нее говорят, что она была натурщицей и что позировала она во весь рост. Какой ужас! Женщина, стоящая совсем голая перед мужчинами, которые даже не были ее любовниками! — 787 —
|