|
В награду за свои услуги Куньоль имела всего вдоволь. Жермена приносила ей еду и одежду. У себя дома она лгала, чтобы выпросить себе побольше, говоря, что Куньоли очень плохо и что конец ее уже близок. А иногда даже брала без спроса. Однажды сунула в свою корзину рубашки матери. В другой раз положила туда пару одеял из дорогой шерсти. Разрознивала свое белье в своем усердии вознаградить Куньоль. Лачужка была как нельзя лучше приспособлена для таинственности их свиданий. Редко кто проходил по шоссе, бесконечно тянувшемуся однообразной лентой между деревьями там, где раньше была старая королевская дорога. Иногда только раздавался медленный топот лошадиных копыт сквозь глухой шум колес по дороге, хлестали кнуты, и, нагруженные каменным углем, дровами или сеном возы проезжали мимо, пропадая глухим шумом в отдалении. Они пребывали там одни-одинешеньки. Дверь была заперта, и засов задвинут. Они могли чувствовать себя отделенными от всех остальных людей. Безмолвие леса как бы продолжалось в тишине небольшой каморки, где лишь выбивали время старые настенные часы, удары которых напоминали кваканье лягушек под лучами солнца. И мысль прожить такою жизнью весь свой век очаровывала их. Он рассказывал ей о лесах. Свободно ходить по диким дебрям земли было истинной жизнью. Другой такой жизни он не знал. Он не променял бы ее на ферму. Правильность труда, степенная работа крестьянина, возделывающего свой клочок, бороздя пашню с своим братцем быком — претили ему. То ли дело его ремесло. Ничто не могло бы сравниться с удачным ловом, с хорошей проделкой над лесничими и с постоянным пребыванием начеку в засаде. Он любил ружейные выстрелы, пороховой запах, сухой треск курка. Он стал бы непременно солдатом, если бы случилась война. Она слушала, восхищаясь его хвастовством, и в ней возникало желание стать похожей на него. Она почти жалела о своем богатстве фермерши. Если бы была бедна, то стала бы бегать с ним по лесам, и они наслаждались бы вместе дикой жизнью земли. Он глядел на нее долгам взглядом и говорил: — У тебя к этому не лежит сердце, вот в чем дело. Однажды он рассказывал ей о Козочке Дюков. Этой было бы под стать быть с ним в одной узде. Одно время она вешалась ему на шею, но ведь девчата то же, что дичь: надо иметь известный возраст, чтобы прийтись по вкусу. Жермена нахмуривала брови, ревнуя отчасти к этому ребенку, которого ничто не связывало. И она встряхивала головой или пожимала плечами пред этой мечтою делить с ним жизнь, которая никогда не могла бы осуществиться. — 519 —
|