|
Моника, мужественно признаваясь в этом себе, почти не страдала. Она пережила с Режи все — и хорошее, и плохое — до конца, и их соединяла только тонкая ниточка прежней связи. Но неужели же она пожертвовала собой напрасно для этого последнего испытания? Превыше всего страдало уязвленное самолюбие. Что же она такое? Лодка, отброшенная бурей из желанной гавани опять на волю стихий?… Моника была поражена, оскорблена, унижена, когда открыла в человеке, которого она полюбила за его исключительную искренность и прямоту, такую же ненависть к правде, как в самом закоренелом лжеце! Неужели те, другие, «лицемеры и Ко», как говорила Аника, были правы в своей откровенной проповеди лжи? И неужели она — в ее вечной жажде искренности и справедливости — просто ненормальна? Через две недели, доведенная до отчаяния бесконечным проливным дождем, лившим с утра, она отошла от окна, в которое смотрела на залитые водой поля, на опускающуюся быстро ночь. — Позвони, — сказала она, — чтобы Юлия зажгла огонь. Гнусная деревня! Даже электричества нет! Он молча курил трубку. Когда Юлия поставила на стол два канделябра со свечками, подбросила дров в камин и закрыла ставни, он сказал: — Здесь прекрасно! Ты слишком требовательна… — Ты находишь? — Чего тебе недостает? Скажи, пожалуйста. Ну, говори! Они посмотрели друг на друга. Ветер бушевал за окнами. И, вдруг, точно прорвавшаяся сквозь стены буря подхватила их души и понесла. Все, что так старательно было построено за две недели, рушилось. — Ну, — сказал он, точно спеша окончательно разбить свое счастье. — Тогда я сам тебе скажу. Тебе не хватает твоего Парижа… и твоего… Моника вздрогнула. — Бланшэ?… — На этот раз его и называть не пришлось! Он тут до переклички! Хорошо сказано! Она не удостоила его возражением и раскрыла книгу. Он вырвал ее из рук: — Говори! Недаром вчера пришло письмо от госпожи Амбра! Притом такое интересное, что ты о нем не сказала мне ни слова, и если бы я не нашел в корзине конверта, разорванного на мелкие клочки… О, только конверт! На, вот он! Он вытащил из-под пресс-папье и показал старательно склеенные клочки. — Поздравляю тебя. — Конечно, эта, не только прекрасная, но и добрая женщина, приглашает тебя в Воскрессон! Что? Я лгу? — Нет, это правда. Он яростно вскочил, как в воскресенье в Зеленом домике, но на этот раз схватил ее за руку и изо всех сил встряхнул. — Скот! Скот! — простонала Моника. — Ну да! Мне не хватает Парижа, и Воскрессона, и даже Бланшэ, если тебе угодно!.. — 1501 —
|