|
Г-жа Амбра приехала на другой же день, а вечером увезла Монику к себе в Воскрессон. Завтрак кончался. Моника, сидящая против г-жи Амбра, положив локти на стол, внимательно слушала Бланшэ. Чистя апельсин, он говорил: — Послушайте, Амбра, вопрос не в том, можем мы или нет, если Германия не заплатит издержек, по праву занять Рейн навсегда. Что такое право? Юридическое — оно одно из самых неверных изобретений в мире. На деле же — право народов или отдельных личностей есть не что иное, как защита собственных интересов. Право заключается только в силе и в зависимости от этой силы меняется. Уверены ли мы, что она всегда будет на нашей стороне? Неужели мир, а с ним и мы будем зависеть вечно от этой химеры? Интернациональный ликвидационный займ? Европейская мирная конференция? Солидарность всей Европы?… — Прекрасные мечты… — Достаточно захотеть. Без веры в прогресс нет прогресса. В эту минуту дверь в гостиную открылась. Вошла Рири. Ей стало скучно от долгого сидения за столом и от длинных разговоров, и она с разрешения г-жи Амбра унесла в детскую тарелку с десертом. Теперь она вернулась с кофе, изображая церемониймейстера. — Милостивые государи и милостивые государыни, кофе подано! Хлопая в ладоши, она расхохоталась и запрыгала. — Вот я тебя поймаю, — стала ловить ее Моника. Девочка, делая вид, что боится, побежала по гостиной. И когда Моника ее поймала, бросилась со счастливым криком на колени к Бланшэ. Г-жа Амбра улыбнулась: — Перестань! Ты надоедаешь дяде Жоржу. Он удержал ребенка и погладил по голове. Старый холостяк отдыхал в тихой семейной обстановке среди друзей. — О, простите, — сказал Бланшэ, беря из рук Моники чашку кофе. — Спасибо… — Сахар положен… Как вы любите, три куска? — Ну и сластена, — воскликнула Рири. Г-жа Амбра сделала ей для виду замечание, но все четверо рассмеялись. В светлой комнате было уютно. Топился камин. Зимнее солнце золотило опадающие деревья. — Я иду в сад, — сказала Рири, получив кусочек сахару из чашки крестной. — Иди, детка. Моника сидела, утопая в глубоком кресле рядом со шкафом. Ей было хорошо. Ее растрогала чуткая деликатность друзей и Бланшэ, старавшихся за завтраком отвлечь ее от горьких мыслей. Их широкие взгляды открыли перед ней новые горизонты, новый мир, и она, колеблясь еще, стояла на пороге его, жмуря глаза, точно человек, ослепленный ярким светом после долгого пребывания во тьме. Эгоизм страсти сделал ее надолго равнодушной ко всему, что не было «Он» и «Она». И вот снова с живой радостью, удивляющей ее, Моника снова жила в атмосфере свободных чувств и неограниченных мыслей — дышала всей грудью после душной тюрьмы. — 1505 —
|