|
— Что надо от меня Христине? — недоумевала Клео, входя в знакомую черную комнату, которую она посещала лишь в самых редких случаях. С траурной кушетки навстречу ей поднялась тонкая высокая фигура девушки, облеченная, по обыкновению, во все черное. Христина протянула ей руки, улыбаясь смущенной улыбкой. — Напугала я тебя давеча, сестрица, уж ты прости меня непутевую. Бывает, случается это со мною. Вдруг накатит что-то, чему и сама не рада. Припадочная я, что будешь делать. На все Божья воля. Ну да теперь, слава Тебе, Господи, отлегло маленечко. Встала уж давно с постели, хожу. Скоро в обитель собираться стану, — роняла своим сухоньким, тягуче-пустым голосом Христина. — В монастырь собираешься, говоришь, — заинтересовалась Клео и, присев на кушетку, посадила подле себя двоюродную сестру. — Ты — такая молодая, и вдруг в монастырь… Тяжело тебе там будет, Тинушка, — участливо говорила она. — Молодая? — криво усмехнулась Снежкова. — И полно, что за молодость такая, сестрица. Молодость-то — горе одно гореванное в ней, гибель и тлен и адово кипенье. Одни грехи да соблазны… А тут, то ли дело: под сенью обители нет места князю тьмы… Там Божье Царство. А уж так-то хорошо там, сестрица! Во храме Господнем благолепие… Свечи воска ярого, как звезды там небесные, горят. Пение иноческое, ангельскому гласу подобное… Колокола гудят… гулом призывным, велелепным: «Придите ко мне вси труждающиеся и обремененные, и аз упокою вы…» А Он, Благой и Чистый, стоит у порога храма своего. Лик Его благостен, призыв Его сладок. Души грешников Он омыл в слезах Своих и крови Своей честной. Се жених наш небесный зовет нас под пение хоровое ангельское, под звон колокольный, встречающий нас… Она вся преобразилась, говоря это. На ее изжелто-бледных скулах зажглись пятна багрового румянца. Сухонькое маленькое личико сияло теперь охватившим все ее существо восторгом. А черные, обычно мутные глаза горели экстазом, непоколебимой фанатическою верою. Эти горящие глаза словно гипнотизировали молодую Орлову, словно насквозь пронизывали ее душу… Казалось, они передавали Клео тот экстатический восторг, которым кипела сейчас душа ее двоюродной сестры. Ей самой слышались колокольный звон и клиросное пение монахинь, прекрасное, как пение ангелов на небесах. Черные фигуры инокинь… Зажженные свечи… Сладкий запах ладана и миро… И Он, властно призывающий, влекущий к себе неудержимо, Далекий и Близкий, Небесный Жених. — Что это я, с ума схожу, кажется. Я грежу с открытыми глазами, — мелькнула в голове Клео отрезвляющая мысль. А голос Христины продолжал звучать все крепнущий, все усиливающийся, как голос проповедницы, с каждой минутой. — 1361 —
|