12 шедевров эротики

Однажды, глубокой осенью, ксендз Иодко пришел к ней очень поздно. Его пальто покрылось холодными блестящими каплями дождя. Он казался страшно измученным.

— Правительство не утвердило меня, — сказал он просто, — меня переводят в Ю.

И, беря ее руку, с бледной улыбкой:

— Правда, жаль сада?.. И нашей комнаты?

— Все равно, — пробормотала она — мы не расстанемся.

— Да.

Они замолчали. Они думали о месте, где были так счастливы.

Глава пятая

Дверь открыла молодая женщина с испуганными и гневными глазами.

— Сдается?

— Да.

Мечка прельстилась сиреневой комнатой, где на стенах выступали выпуклые овальные медальоны с ирисами и где тонко пахло увядающими розами и старыми журналами. Другая комната была несколько темная, с окном, начинающимся от пола. Мечку приятно удивило, что все здесь было мягко, немного поношено, старинно: и занавеси плотного кружева, на котором, плясали феи, и кровать с пологом, и полукресла, и туалет широкий в драпировках.

Молодая женщина сказала резко:

— Это негигиенично, но я люблю тишину и мрак… Если к вам часто приходят гости…

— О, нет… у меня редко бывают, — улыбнулась Мечка.

Она оставила комнаты за собой.

Встречаясь в коридоре, женщины только кланялись друг другу. Горничная начала было рассказывать, что барыня замужем, богата, но Мечка оборвала эти сплетни. Потом, уже как-то зимой, сюда приезжал на автомобиле элегантный господин. На другой день молодая женщина ходила с повязанной головой смертельно бледная, с глазами еще более испуганными и гневными. Мечка ничего никогда не узнавала о ней.

Ежедневно, по утрам, Мечку вызывал к телефону ксендз Иодко.

— Доброе утро, — говорила она, стараясь уменьшить дрожь голоса.

— Доброе утро. Как ты спала?

— Отлично.

— Ты идешь на мессу?

— Разумеется.

— Где мы встретимся сегодня?

— У тебя или у меня, Ришась.

— Утром — у меня. Вечером — у тебя.

— О… Ты неосторожен!

— А ты слишком благоразумна.

— Как, даже после вчерашнего?

— Даже после вчерашняго, мое счастье, моя радость, жизнь моя.

А, этот голос… Она изнемогала от любви, бурно приливавшей к ее сердцу. Она возвращалась в комнату, чтобы взять свой молитвенник.

В Ю. было два костёла: польский и французский. Французский был мал, кокетлив, параден. Он сиял чистотой покрывал, ковров, сосудов; бронзовые огромные подсвечники на алтаре блестели, как золотые. Вечерен не служили. Конфессионалы занимали лишь по утрам. Седенький аббат, кряхтя и охая, тащился через двор. Он был глух, и исповедь у него являлась делом рискованным. Сакристиан в черном сюртуке ставил свечи с видом равнодушного порицания.