|
Медицинское свидетельство, выданное Марье Ивановне Лусьевой доктором Либесвортом, гласило, что госпожа Лусьева — пациентка его — в течение пяти лет, вследствие хронической женской болезни, страдает истерическим невропсихозом, выражающимся периодически, по преимуществу в менструальные сроки, припадками быстротечного бреда, с наклонностью со временем перейти в paranoia sexualis persecutoria. (Мания сексуального преследования (лат.). — Как? — воскликнул начальник, округляя веселые глаза. — Paranoia sexualis persecutoria. — А это какой зверь и чем его кормят? — Не могу знать. — Ох уж эти психиатры! Точно египетскими иероглифами пишут… Во всяком случае, документ ценный. Софья Игнатьевна обещала доставить такой же от доктора Тигульского. А затем — пусть едут на все четыре стороны… Как в газетах пишут — инцидент исчерпан!.. До свидания!.. * * *— Тигрий Львович, Тигрий Львович! — догонял полицеймейстера Матьё Прекрасный. — Вы что же такой пасмурный? — Не люблю-с чувствовать себя в тупике и не понимать-с. — Но дело ясно как день: сумасшедшая!.. Неужели вы еще сомневаетесь? — Нет-с, не сомневаюсь. Как же я смею сомневаться, коль скоро два документа!.. А только — воля ваша: тут есть что-то и кроме сумасшествия… Нечисто! Чует мой полицейский нос… — Позвольте! Но если за Лусьеву ручается сама Софья Игнатьевна? — То-то вот, что Софья Игнатьевна! В ней вся препона. Кабы не Софья Игнатьевна, я бы никаким докторам не поверил… Не врут-с сумасшедшие так убедительно! не врут-с! И вот помяните мое слово: я еще раз говорю вам: нечисто! — Paranoia sexualis persecutoria! — Да это что же? Это уже последнее дело говорить такими ехидными словами!.. Для ихнего брата, ученого, она, может быть, и чрезвычайно какая большая штука, эта бисова паранойя, а ежели, человек состоит на полицейской службе, ему один черт — что паранойя, что наша, российская матушка-ерунда. — Так что же, наконец? — возразил Матьё Прекрасный. — Еще не поздно. Если вас грызут подозрения, можно настоять… Полицеймейстер замахнул руками. — Что вы? Разве я к тому? Заявления свои госпожа эта безумная взяла обратно, документы оправдательные налицо. Сбыли сокровище с рук, и слава Богу! Кума с воза — куму легче! Что я за вчинатель такой? — В подобных делах надо действовать наверняка-с, а не то — оступишься, да репутацию вывихнешь, что потом и не вправить! Вы вспомните, что эта госпожа Лусьева про связи своих хозяек с полицией рассказывала. Тут и сам не заметишь, как глотнет тебя какой-нибудь кит этакий хуже, чем Иону-пророка. Да — что Иона! Он, когда кит его выплевал, человеком остался и опять в пророки был определен, а из нашего брата во чреве китовом что выйдет, даже неудобно назвать-с. Нет, уж где полицейскому чину благородным негодованием пылать и проявлять инициативы к изысканию общественных язв. Делай, что велят, иди, куда пошлют, а впрочем — своя рубашка к телу ближе-с. И в полиции-то служить — не велик сахар. В полицию человека нужда загоняет; когда больше деваться некуда, а плоть немощна — привык сыто есть, сладко пить, мягко спать. А уж если ухитрился сломать себе ногу даже на полицейской службе, — значит, тебе крышка. Дело кончено: заказывай гроб, ложись да помирай. Все твои житейские карьеры, стало быть, свершились, и никому под луной ты более не надобен, и не найдется ни одного такого доброго идиота, чтобы дал тебе труд и хлебом кормить тебя согласился… Нет, батенька! Не так устроена мать-полиция, чтобы в недрах своих междоусобной полемикой заниматься. Только в том и секрет бытия нашего, что — держись друг за дружку и соседу мирволь и потрафляй. — 1188 —
|