|
В тот момент, когда они въезжали в лес, появилось солнце. — Бог благословляет нас! — сказал Родольф. — Вы думаете? — спросила Эмма. — Вперед, вперед! — отвечал он и щелкнул языком. Лошади побежали. Высокие придорожные папоротники запутывались в стремени Эммы. Время от времени Родольф, не задерживаясь, наклонялся и выдергивал их оттуда. Иногда он обгонял Эмму, чтобы раздвинуть перед ней ветви, и тогда она чувствовала, как его колено скользит по ее ноге. Небо поголубело. Ни один лист не шелохнулся. Попадались широкие поляны, сплошь покрытые цветущим вереском; ковры фиалок чередовались с древесными чащами, серыми, желтыми или золотыми, смотря по породе деревьев. Под кустами то и дело слышно было хлопанье крыльев; хрипло и нежно кричали вороны, взлетая на дубы. Спешились. Родольф привязал лошадей. Эмма пошла вперед по замшелой колее. Но слишком длинное платье мешало ей, хотя она и подбирала шлейф, так что Родольф, идя следом, видел между черным сукном и черными ботинками полоску тонких белых чулок, в которой ему чудилось нечто от ее наготы. Эмма остановилась. — Я устала, — сказала она. — Ну, еще немножко! — отвечал он. — Крепитесь! Пройдя шагов сто, она снова остановилась; сквозь вуаль, наискось падавшую с ее мужской шляпы на бедра, лицо ее виднелось в синеватой прозрачности; оно как бы плавало под лазурными волнами. — Куда же мы идем? Он не отвечал. Она прерывисто дышала. Родольф поглядывал кругом и кусал усы. Вышли на широкую прогалину, где был вырублен молодняк. Уселись на поваленный ствол, и Родольф заговорил о своей любви. Вначале он не стал пугать Эмму комплиментами. Он был спокоен, серьезен и меланхоличен. Эмма слушала его, опустив голову, и тихонько шевелила носком ботинка белевшие на земле щепки. Но на фразу: — Разве теперь судьбы наши не соединились? — она ответила: — Нет, нет! Вы сами знаете. Это невозможно. Она встала и хотела идти. Он схватил ее за руку. Она остановилась. И, посмотрев на него долгим, любящим, влажным взглядом, живо сказала: — Ах, не будем об этом говорить… Где наши лошади? Едемте обратно. У него вырвался жест гневной досады. Эмма повторила: — Где наши лошади? Где лошади? Тогда он, улыбаясь странной улыбкой, пристально глядя на Эмму и стиснув зубы, расставил руки и пошел на нее. Она задрожала и попятилась. — О, мне страшно! — шептала она. — Вы меня так огорчаете! Едемте обратно. — Ну, раз так надо… — ответил он, меняясь в лице. — 103 —
|