Радуга Фейнмана. Поиск красоты в физике и в жизни

– Да пошло оно. Не собираюсь я заниматься психоанализом этого парня. На самом же деле вас должно беспокоить не то, смухлевал ваш друг или нет, а то, что уйма людей прочли его работу и ничего не заметили. Сколько же народу нисколько не скептичны – или не понимают, что делают. Просто следуют за кем-нибудь. Последователей у нас навалом, а вот вожаков маловато.

Я присел. Довольно мне уже про Константина. Хотелось поговорить о себе. Я рассказал Фейнману свою историю про рак.

Он покачал головой.

– Бестолковые физики хотя бы никому не наносят вреда, кроме себя самих, – сказал он. – Знаете, уйма врачей говорили, что не могут меня оперировать. Но я нашел одного на всю страну, которому хватило смелости попробовать. Долгая вышла операция. Очень тщательная. Конечно, не исключено, что он упустил что-то. Кто его знает. Посмотрим.

Он закрыл глаза.

Я разглядывал его. Он сегодня выглядел истощенным, лицо бледное, вытянутое, в морщинах. Я впервые видел его самого – не физика, не легенду, не соседа по коридору, а просто старика.

Фейнман открыл глаза. Я пялился на него.

– Думаете, я выгляжу так себе, – промолвил он.

– Да нет, хорошо выглядите, – соврал я.

– Без херни давайте. Знаете, что?

– Что?

– Вы тоже так себе выглядите.

Я улыбнулся.

– У меня были непростые две недели, – двухдневный кутеж решил не поминать.

Он подпустил улыбку.

– И, небось, утомительное празднование под занавес?

Я ответил улыбкой.

– Ага, чуть-чуть. С Реем. Помните его?

Фейнман кивнул. Рей ему явно понравился. Слово за слово, разговорились о том, как отец Рея запугал его до ненависти к математике.

– Мы с сыном Карлом, – сказал Фейнман, – любим трепаться о математике, – тут он просиял, будто в него просочилась энергия. – И у Карла хорошо получается.

– Мы с отцом никогда не трепались о математике, – сказал я. – Он дальше школы не пошел. Нацисты подсобили. Но мне всегда нравилось решать математические задачки. Люблю крепко подумать. И вот это чувство, когда что-то понимаешь – или когда придумываешь новое.

– Что ж, вот и ответ, который вы искали, верно?

– В смысле?

– Рей в разговоре сказал, что спрашивал вас, почему вы любите физику, а вы не смогли ответить.

– А, да, – от того, что Рей доложил ему об этом, мне стало неловко.

– Ну, вот вы и поняли. Вы любите физику, потому что вам нравится крепко подумать, творить, а еще вы любите решать задачки.

– Не думаю, что в этом ответ, – заметил я.