* * *— Ты спишь, Анчупечо? Приткнувшись на скамеечке у материнских ног, Маня отрицательно качает головой: — Нет, мама… я ничего. Склодовская еще раз проводит тонкими пальцами по лбу своей дочурки. Девочка не знала большей материнской ласки, чем это касание родной руки. Насколько помнит себя Маня, мать никогда ее не целовала. Для нее высшее блаженство — те минуты, когда можно притулиться к этой задумчивой женщине и по чуть заметным признакам — одному слову, улыбке, любящему взгляду — чувствовать себя под покровом огромной материнской нежности и бдительной заботы о ее судьбе. Девочке непонятна жестокая необходимость той сдержанности и самоизоляции, на какую обрекает себя мать. Госпожа Склодовская тяжело больна. Первые признаки чахотки обнаружились у нее при рождении Манюши, и вот уже пятый год болезнь явно прогрессирует, несмотря на лечение. Всегда бодрая, тщательно одетая, эта мужественная христианка продолжает вести жизнь заботливой хозяйки и производит обманчивое впечатление вполне здоровой. Но она строго держится правил: иметь для своих нужд отдельную посуду, предназначенную только для нее, и никогда не целовать своих детей. Маленьким Склодовским ужасная болезнь матери дает знать о себе очень немногим: отрывистыми звуками сухого кашля из другой комнаты, горестной тенью на лице самого Склодовского и коротенькой фразой, добавленной к их молитве перед сном: «Господи, верни здоровье нашей маме». Еще молодая женщина встает с места и тихо отстраняет от себя прильнувшую к ней дочь. — Оставь меня одну, Манюша… У меня есть дело. — А можно остаться у тебя? Мне… мне можно почитать? — Лучше бы ты пошла в сад. Такая хорошая погода! Прошлым летом Броня, живя в деревне, нашла, что очень скучно учить азбуку в одиночку, тогда она решила «играть в учительницу» с Маней. Несколько недель обе девочки занимались тем, что раскладывали в некоем порядке, часто произвольном, буквы алфавита, вырезанные из картона. И вот однажды утром Броня, запинаясь, стала читать родителям по складам какой-то простой текст, Маня не выдержала, взяла книгу у нее из рук и почти бегло прочла первую строчку открытой страницы. Польщенная внимательным молчанием слушателей, она продолжила эту увлекавшую ее игру. Но вдруг остановилась в испуге. При виде изумленных лиц родителей, обидчивой гримасы Брони девочка залилась горючими слезами, лепеча жалобно и виновато: — Простите… Простите… Я не нарочно… Я не виновата… Броня тоже не виновата! Просто это очень легко! Маня пришла в отчаяние от мысли, а вдруг ее никогда не простят за то, что она выучилась читать без спросу? — 48 —
|