|
По своей наивности Пьер воображает, что на эти «расходы по оборудованию» он купит аппаратуру и пополнит материальную часть. Да, он сможет это сделать, но лишь на то, что останется за вычетом из этой небольшой суммы стоимости постройки самого здания. В представлении властей постройка и оборудование одно и то же! Так на практике обуживаются официальные проекты. Пьер Кюри — Жоржу Гуи, 31 января 1905 года: «В Институте физики я сохранил за собой две комнаты, где мы работали; кроме того, мне строят во дворе две другие. Они обойдутся в двадцать тысяч франков, которые вычтут из моего кредита на закупку инструментов». Пьер Кюри — Жоржу Гуи, 7 ноября 1905 года: «Завтра я начинаю свой курс лекций, но условия для подготовки опытов крайне неудовлетворительны; аудитория-амфитеатр находится в Сорбонне, а моя лаборатория — на улице Кювье. Сверх того, в амфитеатре читается много других курсов… Чувствую себя ни хорошо, ни плохо. Но утомляюсь быстро и сохранил только очень слабую работоспособность. Моя жена, наоборот, ведет очень деятельную жизнь; занята и с детьми, и школой в Севре, и лабораторией. Она не теряет ни минуты и гораздо регулярнее, чем я, следит за ходом работы в лаборатории, где проводит большую часть дня». Скаредное правительство мало-помалу уделяет Пьеру Кюри место в кадрах своих служащих, но две неудобные и слишком маленькие комнаты удалось вытянуть с большим трудом. Пройдет еще восемь лет до той поры, когда Мари получит достойное помещение — то помещение, которого уже не видел Пьер. И Мари будет всю жизнь терзаться мыслью, что ее товарищ до своего смертного конца ждал такой лаборатории — его единственной честолюбивой мечты в жизни. О тех двух залах, которые были даны Пьеру перед его последним часом, Мари впоследствии напишет: «Нельзя подавить в себе чувства горечи, когда подумаешь, что эта милость оказалась для него первой и последней, что первоклассный французский ученый в конечном счете никогда не имел подходящей лаборатории, хотя его большое дарование проявилось уже тогда, когда ему было только двадцать лет. Конечно, проживи он дольше, то, раньше или позже, ему создали бы удовлетворяющие условия работы, — но еще в возрасте сорока семи лет он был лишен их. Представляют ли себе люди всю скорбь восторженного и бескорыстного творца большого дела, когда осуществление его мечты все время тормозится недостатком средств? Можно ли, не испытывая чувства глубокой горести, думать о самой непоправимой растрате величайшего народного блага — таланта, сил и мужества лучших сынов нации? — 179 —
|