Пьер и Мария Кюри

Их ассистент Альбер Лаборд писал:

«В лаборатории на улице Кювье я работал с ртутной аппаратурой, там в это время был и Пьер Кюри. Входит мадам Кюри, рассматривает одну деталь механизма и сначала не понимает, хотя деталь совсем простая. Получив объяснение, она все-таки настаивает на своем и отвергает ее. Тогда Пьер Кюри веселым и нежным тоном выражает возмущение: «О! Послушай, Мари!», которое засело у меня в ушах, и мне хотелось бы дать вам почувствовать его оттенок.

Мари Кюри с дочерьми Ирэн и Евой (1905 г.).

Мари Кюри в старой лаборатории

Институт радия в Париже

Несколько дней спустя мои товарищи увязли в какой-то математической формуле и попросили своего учителя помочь им. Последний посоветовал им дождаться мадам Кюри, которая, по его уверению, настолько сильна в интегральном исчислении, что быстро выведет их из затруднения. И в самом деле, мадам Кюри в несколько минут решила трудную задачу».

Когда Пьер и Мари наедине, теплота нежных чувств отражается и на их лицах и в их взаимных отношениях. Эти сильные личности, эти различные характеры, — он — безмятежнее, мечтательнее, она — горячее, более земная, — не подавляют друг друга.

В течение одиннадцати лет им очень редко приходилось прибегать к взаимным уступкам, без чего, как говорят, никакая семейная жизнь невозможна. Вполне естественно, что они думают об этом одинаково, и даже в мелочах жизни они действуют в согласии.

Однажды друг их дома мадам Перрен, зайдя к Кюри, спрашивает Пьера, не может ли он взять с собой Ирэн на прогулку, он отвечает с застенчивой, почти робкой улыбкой: «Не знаю… Мари еще не вернулась, а, не спросив Мари, я ничего не могу сказать вам». В другой раз, когда у них собрались ученые, Мари, обычно неразговорчивая, с жаром начала рассуждать по одному научному вопросу, но вдруг покраснела, сконфуженно умолкла и обернулась к мужу, предоставляя ему слово, — настолько сильно было в ней убеждение, что мнение Пьера в тысячу раз ценнее, нежели ее.

«Все сложилось так и даже лучше, чем я мечтала в момент нашего союза, — напишет она позже. — Во мне все время нарастало восхищение его исключительными достоинствами, такими редкими, такими возвышенными, что он казался мне существом единственным в своем роде, чуждым всякой суетности, воякой мелочности, которые находишь и в себе, и в других и осуждаешь снисходительно, а все же стремишься к большему совершенству, как идеалу».

* * *

Солнечная, лучезарная погода торжествует в пасхальные дни 1906 года. Пьер и Мари проводят несколько дней на свежем воздухе, в мирном доме в Сен-Реми-лэ-Шеврез. Они возвращаются к своим деревенским привычкам. Каждый вечер ходят за молоком на соседнюю ферму, и Пьер смеется, глядя на четырнадцатимесячную Еву, в то время как она, неуклюже шатаясь, упрямо топает по высохшим колеям дороги.